Препарированное тело: к медиализации тел в русской и советской культуре

Многосторонняя связь медико-терапевтических операций и морально-нравственного воспитания находится в центре внимания Достоевского в его «Записках из мертвого дома». Основное действие разворачивается в лазарете одной из сибирских тюрем. Лазарет — это место, где тела заключенных «препарируются» для лучшего восприятия нравоучений.

Внимание фокусируется на изображении телесных наказаний. Рассказ ведется преимущественно от лица жертв. Наказания воспринимаются как более или менее успешный коммуникативный акт между жертвой и исполнителем наказания, демонстрирующих друг другу свою моральную и психическую силу.

В этих случаях главная роль отводится врачам, выступающим посредниками и телесными экспертами, следящими за соблюдением шаткого баланса между возможностями тела и морально-нравственной необходимостью наказания. Рассказчик оценивает врачей и надзирателей, исходя из того, насколько им удается духовно и физиологически подготовить приговоренных узников к принятию и перенесению наказания. В этом смысле врачи и надзиратели выступают на стороне заключенных, которые понимают и ценят их старания. В то же время обе стороны совместно работают над процедурой «растворения» индивидуально-виновного тела в «теле» коллектива. Процесс «растворения» требует, с одной стороны, телесного, а с другой — духовного и психологического напряжения. Сотрудничество надзирателей и врачей полагает своей целью избавление заключенных от морально-нравственных страданий. Важно, что сами заключенные считают непосредственные медико-технические процедуры для себя более «невыносимыми» и «бесчеловечными», нежели собственно телесные наказания.

Успех морально-нравственной работы над телом, однако, не всегда гарантирован. Реинтеграция «зараженных» письмом душ в нравственное пространство общества становится возможной только частично. Причиной тому является медиум литературы, делающий отдельного индивида виновным по отношению к остальному обществу. Госпитальные главы заканчиваются «бахтинским» эпизодом про странного героя, повествующего о перенесенных им телесных муках из-за подозрения в том, что он и есть писарь, исчезнувший с денежной выручкой. Герой претерпел пытки и тем самым доказал свою невиновность. Одновременно комично-бурлескный рассказчик оставляет слушателей и читателей в неведении: остается невыясненным, умеет ли он действительно писать (schriftunkimdig) или всего лишь в муках искупает свой прошлый «письменный проступок» (schriftvergehen). На вопрос одного из заключенных, кто же тогда вороватый писарь, он отвечает: «прежде писал, а теперь разучился».

В главах, где описан госпиталь «мертвого дома», сочетание трех основных элементов — письма, вины и телесных наказаний — поразительно напоминает «Штрафную колонию» Ф. Кафки, с тем лишь отличием, что в произведении Кафки письмо является болезненным, в конечном счете смертельным, но вместе с тем и спасительным вписыванием в тело наказуемого. У Достоевского, напротив, не остается никакой надежды на трасцендентность в самом медиуме письма; возможны лишь два состояния: сумасшествие или «невинная бесписьменность». Лазарет «мертвого дома» предстает как место, где с помощью терапевтических средств может быть искуплена вина индивидуации. Здесь выстраивается трагичная, даже шизоидная ситуация, в рамках которой автор описывает метафизическую вину за использование письма и спасение через «бесписьменность» «зараженных» письмом интеллектуалов.

3 «Повесть о настоящем человеке»

Действие известного соцреалистического, воспитательного произведения Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке» (1946) происходит во время Второй мировой войны. Главный герой — летчик Алексей Мересьев — был сбит в воздушном бою над вражеской территорией. Мересьеву удается покинуть горящий самолет с помощью парашюта, пробиться сквозь заснеженные леса и выйти на своих. Его находят, привозят в госпиталь, где становится ясно, что герой тяжело обморожен и обе его ноги должны быть ампутированы. Вопреки тяжести полученных увечий Мересьеву удается вытренировать искалеченное тело (с протезами вместо ног) и вернуться в ряды военно-воздушных сил.

Как и у Достоевского, больничная палата в повести Полевого предстает пространством, в котором наряду с медико-терапевтической реализуется морально-нравственная работа над телом. Однако в отличие от Достоевского трагико-шизоидный медиальный конфликт между сумасшествием инфицированного письмом сознания, с одной стороны, и этико-нравственной консолидацией «внеписьменного» общества — с другой, разрешается счастливым рождением нового советского героя — «настоящего человека».