Преодолевая препятствия

— Габби! Габриелла! Посмотри на меня! Посмотри! — Она зажмурилась, прогоняя вставшие в глазах слезы, потом открыла их и буквально погрузилась, словно в озеро прыгнула, в синеву его очей. — Ты веришь, что я люблю тебя, Габби? Что я вернусь к тебе? Что мы поженимся? Ты веришь в это?

Хэнк смотрел на нее, требуя правдивого ответа.

Она повторила его вопросы, короткие, простые и в то же время бесконечно трудные.

Верит ли она? Да. Да, конечно, верит. Но крошечный червячок сомнения все же копошился где-то в самой сердцевине ее существа, той, что была отравлена изменой Арти. Да, именно в этой сердцевине и крылась та моральная гниль, та слабина, что вынуждала ее подвергнуть его столь жестокому для обоих испытанию. Увы, ничто в жизни не проходит бесследно…

И все же он уехал. Как ни тяжела была мысль о разлуке, как ни угнетающе действовала на сознание, что выбрасывается на ветер драгоценное время, которое мог бы провести вместе с ней, своей единственной любовью, он все же уехал.

Ибо Габриелла была непоколебима. Она не желала вступить в будущую жизнь, терзаемая сомнениями и ожиданием той минуты, когда он упрекнет ее в том, что пожертвовал всем — и богатой невестой, и карьерой, и деньгами. Жить и знать, что в любой день он поднимется и отправится на поиски упущенных из-за нее и ради нее возможностей… Нет, невозможно, невыносимо, нестерпимо!

И он уехал…

А она осталась.

Осталась стоять на пороге.

Одинокая, закоченевшая…

Не от холода — от страха, от дурных предчувствий и опасений и от уже накативших сожалений…

Зачем? Ну зачем? Какой в этом смысл? Не лучше ли было наслаждаться счастьем, пока оно возможно, чем мечтать о вечном и бесконечном и в поисках невозможного лишиться того, что уже держала в руках?

Габриелла обняла себя за плечи и неотрывно смотрела вдаль, туда, где растворился он — ее любовь, ее страсть, ее награда за перенесенные страдания, ее вселенная…

И она сама, своими собственными словами лишила себя всего этого…

— Боже, какая же я дура! — простонала несчастная, бессильно опускаясь на колени.

Правду говорят, что, кого Всевышний хочет покарать, у того отнимает разум. Что я натворила? Зачем? Почему не держалась за него руками, ногами и зубами? Господи великий и всемогущий, прошу Тебя, сжалься надо мной, неразумной! Верни мне его! Я забуду об этих идиотских, бредовых идеях и буду каждое утро и вечер благословлять Тебя за ниспосланное мне чудо!

Но что толку взывать к милосердию и пониманию? Никто, а уж тем более боги, не любит, когда их дары отвергают — и неважно, из высокомерия, надменной гордости или от самого обычного человеческого недомыслия.

Следовательно, мольбы ее были тщетны. Габриелла захлебывалась рыданиями, задыхалась и стонала, позабыв, где находится. Да если бы и помнила, какое теперь ей было дело до того, кто и что о ней подумает? Ведь жизнь ее лишилась смысла…

Раздавшийся визг тормозов заставил ее вздрогнуть и прийти в себя.

Вернулся! Хэнк, дорогой мой, любимый, какое счастье, что ты не послушал меня!

Габриелла подняла глаза и увидела, что возле нее остановился нe старый неказистый «додж», а веселый красный «жучок». Дверца распахнулась, и Ребекка, выскочив из кабины, кинулась к подруге, подняла ее и, испуганно заглядывая ей в лицо, закричала:

— Габби, Габби, что с тобой? Что-то болит? Живот? Голова? Что? Да говори же! В чем дело, Габби? Или… что-то с отцом? Что с ним? Говори немедленно, черт бы тебя побрал!

Она в полном отчаянии изо всех сил встряхнула безжизненное тело Габриеллы, но, видя, что та не реагирует, пошла на крайние меры и влепила ей звучную затрещину.

Это возымело желаемый эффект — та вздрогнула, подняла глаза и спросила:

— Зачем ты это сделала?

— Что с отцом? — каким-то чужим голосом проговорила Бекки.

Габриелла непонимающе взглянула на подругу.

— С отцом? А что с ним такое?

Ребекка почувствовала, как захлестнувшая ее волна паники стала отступать.

— Это я у тебя спрашиваю, что с ним. Что случилось, Габби? Почему ты тут, раздетая и вся в слезах? Я так испугалась, когда увидела тебя. Думала, Рауль…

— Насколько мне известно, с ним все в полном порядке, — безучастно произнесла Габриелла.

Она высвободилась из цепких рук Ребекки и поднялась на ноги. Отряхнула пыльные колени. Вытерла руками слезы, не замечая, что размазывает по лицу грязь. Повернулась и вошла в холл, где ее догнала возмущенная подруга.

— Ты скажешь мне или нет, что с тобой такое? Габби повернулась к ней и яростно выкрикнула:

— Да тебе-то какое дело? Что ты суешься, куда не просят? Ты ко мне, что ли, приехала? Нет! К отцу. Вот и отправляйся к нему! И не приставай ко мне, слышишь, не приставай! И без тебя тошно!

Но этот агрессивный отпор уже не мог сдержать Бекки. Избавившись от удушающего страха, что Рауль умер или тяжело заболел, она стала своим нормальным «я» — сострадательным, сочувствующим, сердечным, готовым прийти на помощь в любую минуту.

Она обняла Габриеллу, довела до ближайшего кресла, усадила и, заглядывая в глаза, мягко произнесла: