Преодоление

Из-за того, что с порохом и дробью были значительные проблемы, он стал специализироваться на силках и ловушках. Иногда удача улыбалась, и Михаил приносил в дом Марьяны то рябчика, то зайчика. Среди деревенских жителей он, хотя и считался самым молодым охотником, но прослыл фартовым. Из заячьих шкурок Анна с матерью шили шапки-ушанки, тёплые рукавицы, стельки в валенки и другую обувь. Семья Марьяны постепенно вставала на ноги благодаря Михаилу.

* * *

«Во второй день войны, – вспоминал Михаил Богданович, – замолчали чёрные круглые репродукторы, потому что бомбы с фашистских самолётов завалили телеграфные столбы с проводами радиотрансляции. Круглые чёрные конусы располагались в каждой избе. Начиналась трансляция каждое утро в шесть часов гимном и продолжалась до полуночи также заканчивалаясь гимном. Данный репродуктор имел гораздо большее значение, чем телевизор в XXI веке, – он передавал новости страны и зарубежья, освещал трудовые подвиги стахановцев, загладовцев, гагановцев и многих других передовиков производства.

Репродуктор передавал вести с полей и вещал о производственных успехах конкретных лиц на фабриках и заводах. Из репродуктора люди слышали пение хоров, а также многие известные песни из художественных кинофильмов. Тексты шлягеров записывали на бумагу и пели в домашней обстановке, на работе и на праздниках. Самыми знаменитыми считались «Валенки», «Вот кто-то с горочки спустился» и, конечно, «Катюша». Все хорошо знали слова марша танкистов: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». И в одно мгновение информационное и музыкальное обеспечение псковской деревни полностью оборвалось – радиотрансляция прекратилась на годы.

На третий день войны в деревеньку приехал чахлый на вид представитель районного военкомата с двумя пустыми подводами, на которые усадил всех мужчин моложе сорока пяти лет и, поскольку место оставалось, посадил и трёх девиц за восемнадцать лет, обещая, что их выучат санитарками.

Марьяна наврала, что Михаилу только исполнилось семнадцать, – роста он был ниже среднего, а из-под ветхой одежды мускулатура не пробивалась. Военный комиссар строго поглядел на отца, просверлил его всепроникающим взглядом и пообещал заехать за ним через год. Деревенский голова – председатель колхоза – запряг единственную в деревне лошадь, посадил в телегу жену с дочерью и поехал вослед подводам с деревенскими призывниками – у них только у троих из всей деревни имелись настоящие государственные паспорта. Больше в деревне ничего не слыхали ни о ком из этого обоза.

Как шла война в деревне, никто никаким боком не знал и не ведал – здесь не проходили ни наши войска, ни немецкие.

Где-то через месяц после начала войны мотоцикл с коляской привёз двух сытых гитлеровцев в плащах, касках и с чёрными автоматами. Мотоцикл остановился на маленькой площадке у главного здания деревни – лабаза. Грузный фашист с не в меру упитанным лицом и телом выкарабкался из коляски мотоцикла, поднялся по трём истоптанным ступеням на крыльцо деревенского магазина, отодрал красный флаг от стены, сломал о колено древко, разорвал руками полотнище и бросил на землю. Затем оба фашиста зашли в лабаз, а там, кроме гвоздей, скоб, хомутов и металлических колец для кадок, почти ничего не оказалось. Не сказав никому ни слова, фашисты сели на мотоцикл и уехали дальше.

Где-то ещё через месяц два мотоцикла привезли фашистского офицера и переводчика в чёрной форме с белой повязкой на правом рукаве. Офицер указал пальцем на первого попавшегося плешивого старика, переводчик подозвал его и сказал, что его назначили старостой деревни и потребовал снять кепку перед фашистским офицером, если не хочет получить немедленно пулю между глаз. Затем как-то раз в полгода нацисты с переводчиком наведывались и заставляли старосту снимать шапку перед гитлеровскими офицерами. При этом с назначенного старосты и с остальных жителей оккупированной деревушки абсолютно ничего не спрашивали.

Когда войска Красной армии освободили местность от нацистов, в деревню пришёл партизанский отряд, о котором прежде в деревне и слыхом не слыхивали. Партизан сразу не взяли в состав действующей Красной армии, а отправили на перепроверку и переформирование в тыл к особистам – контрразведчикам. Хмурый партизанский комиссар с бледным лицом, одетый в ватную одежду, строгим тоном спросил деревенского старосту:

– Ты снимал шапку перед фашистами?

– Да, – признался староста, радуясь освободителям.

– Повесить, – распорядился своим бойцам безапелляционным тоном и с металлом в голосе комиссар.