― Петя, попробуем еще раз? Убавим минимальную высоту метров на десять. Тут только одна опасность ― церковь. Но будем надеяться на лучшее… Думай, что после посадки пойдем пить горячий чай с булочкой и маслом, ― легче станет на душе. Сейчас еще запрошу землю.
― "Ромашка", я ― триста двенадцатый. Почему молчите? "Ромашка", я триста двенадцатый. Отвечайте! Помогите человеку в беде!
Ответа по-прежнему не было. Новый заход ― новый риск. И снова безуспешно. Снизившись еще на десяток метров, Иван, так и не увидев земли, повел самолет вверх.
"Если спущусь еще ниже, то, пожалуй, будет полный рот земли. Хватит экспериментировать. Буду загорать на солнышке, пока есть горючее".
И тут наконец-то долгожданный голос земли:
― Триста двенадцатый, я ― "Ромашка"! Запрещаю лазить в тумане. Находишься надо мной. Иди на Харьков. Там местность посуше и ветерок у земли есть. Метео говорит, что дождей там почти не было и туман севернее нас быстрее разойдется. Сядешь на наш прежний аэродром.
― "Ромашка", я ― триста двенадцатый, вас понял. ― И сержанту: ― Петя, слышал радио?
― Слышал, командир. Что ж они сразу не отвечали?
― Я думаю, командир отлучился куда-нибудь, а радист не уполномочен разговаривать. Больше купаться в этом молоке нельзя. Если горючее кончится раньше, чем разойдется туман, будем прыгать.
― Прыгать?! А я без парашюта.
― Отставить шуточки, сержант! Я серьезно…
― И я серьезно, старший лейтенант. Парашют в кабине, только под самолетными чехлами и чемоданчиками нашими. Мы же с техником все приготовили к перелету на новое место.
― Вот это фокус! Немедленно достать и надеть парашют, как положено!
Сохатый развернул самолет на север. Он слышал по переговорному устройству громкое дыхание стрелка, беззлобную его ругань на самого себя, на чехлы и прочие вещи, которые мешали ему подобраться к парашюту.
"Пусть помучается, ― улыбаясь, думал Иван, ― впредь будет знать, что в авиации есть порядок и закон: лететь пять минут, а собирайся на год".
Он до предела убавил обороты винта и мощность мотора. "Ил" уже не летел, а висел в воздухе. Теперь у Сохатого была только одна задача: как можно дольше продержаться наверху. Переведя машину на минимальную скорость, Иван думал о том, что сейчас не зима и солнце все равно разгонит туман. Только что кончится раньше: туман или бензин?…
― Командир, как с горючим? ― услышал он голос Ремизова.
― Что, жарко стало? Работай, пока летим!
― Я-то работаю, да ничего не получается. Не могу добраться до парашюта. Тут у нас в кабине один из трех лишний. Как думаешь, кто: я, пулемет или чемоданы?
― А сам ты как думаешь? Кого выбросить? Дурака или есть другой вариант?
В ответ ― в задней кабине громкий хохот.
― Дурака учить надо, командир. Разреши чемоданы выкинуть. Фонарь открою и кому-нибудь посылочку с барахлом прямо на голову.
― Давай. Но чемоданчики-то открой для начала, а то, чего доброго, сдуру и гимнастерки с орденами выкинешь. Самые необходимые вещи сложи в узел и пристрой в фюзеляже. Только смотри, чтобы в тросы управления не попало.
― Понятно, командир!
Через несколько минут возни и невнятного бормотания Сохатый услышал:
― Готово, командир! Узелочек в фюзеляже. Парашют надел. Фонарь закрыл.
― Молодец! А теперь посмотри-ка вниз. Видишь, туман барашками и волнами пошел? Скоро конец ему будет. Прыгать, думаю, не придется. Так что чемоданчики и что ты там еще выкинул ― на свои денежки нам с техником покупать будешь. Смотри, разорим мы тебя.
― Смеетесь, командир. А у меня пот аж сквозь сапоги течет от этой операции… Бог с ними, с деньгами-то. Деньги на войне ― мусор. Была бы жизнь ― деньги будут.
…Через пять минут полета туман стал редеть. В прорехи замелькала земля.
"Как поступить? ― спрашивал себя Иван. ― Идти дальше, до старого аэродрома? Но тогда без новой заправки обратно не вернешься. Заправят, если бомберы сидят, а если аэродром пустой? Выход, пожалуй, один, немедленно сесть в поле. Через часик можно будет взлететь и вернуться домой без дополнительной заливки бензина".
― Ремизов! Приземлимся на пахоту. В этом районе стабильного фронта не было, вероятно, и окопов нет.
― Садись, коли надо. Только зря чемоданы выкинули.
― Не зря, а по обстановке и для твоей науки. Лучше соображать будете с техником, чего и куда класть…
Сохатый осмотрелся и, выбрав в полотне тумана разрыв побольше, положил над ним "Ил" в вираж.
Внизу, в туманной проруби, как в открытом окне, виднелся светлый яичный желток стерни. Рассматривая оценивающе поле, Иван решал: "Место как будто подходящее… Горючего на обратный путь в обрез. Будем садиться…"
― Петя, на посадке при пробеге будешь смотреть вперед по правому борту. Если заметишь препятствия ― скажи. В крайнем случае шасси уберем…
― Понял, командир!
…Сразу после посадки Иван высунул голову в левую форточку фонаря, чтобы видеть, куда они бегут. "Как будто нормально. Открыть бы кабину, чтобы лучше смотреть, но опасно. Если машина попадет в канаву, или шасси придется убирать ― фонарь по инерции пойдет вперед и отрубит голову".
― Командир, впереди деревня!