Читаем Преображение человека (Преображение России - 2) полностью

Матийцев слушал его с большим удивлением. Он уже начинал догадываться, куда клонится это описание усадьбы под Житомиром, но все же думал, что вдруг обернется все как-нибудь по-другому. Однако не обернулось.

- Так вот, - закончил Яблонский, - вам остается только купить у меня эту мою усадьбу за шесть всего тысяч, - ерундовые деньги! - и будете вы мелкий землевладелец и получите право стать членом Государственной думы, и будет тогда в вашу кишеню, как говорят хохлы, ежедневно лезть золотая десятка!

Матийцев не мог удержаться от смеха при последних словах Яблонского, - с такою ужимкой они были сказаны.

- Послушайте, это все ведь вы шутите для пущей веселости! - весело сказал он.

- Какие же тут могут быть шутки? - даже как будто несколько обиделся Яблонский. - Решительно никаких шуток, а я вполне вам серьезно.

- Допустим, что серьезно, но, во-первых, откуда же у меня могут взяться шесть тысяч?

- Да ведь усадьба моя заложена, конечно, в земельном банке, так что вам доплатить мне придется пустяки, а долг мой банк перепишет просто на вас, - и только... и вот вы землевладелец.

- Хорошо, пусть даже и так, но зачем же мне все-таки становиться землевладельцем, хотя бы и мелким, в какой-то Житомирской губернии?

- Волынской, а не Житомирской, - строго поправил его Яблонский.

- Совершенно мне ни к чему это, - продолжал Матийцев, по-прежнему весело и не обратив внимания на поправку.

- Из усадьбы, - ведь она под большим городом, - продолжал Яблонский, - можно бы сделать дачное место: там все для этого данные: сад, купанье есть... А дачники - это уж доход... Поймите, что если бы дом, да и другие там постройки, если бы это стояло все в самом Житомире, то стоило бы не шесть тысяч, а верных десять, - вот что я вам скажу! Предприимчивый человек мог бы опериться на этом деле.

- Ну, а я какой же там предприимчивый, - отходчиво сказал Матийцев и даже безнадежно махнул рукой.

- Хорошо, допустим, что вы не можете купить, - начал вновь Яблонский, наливая вновь стаканы. - Но ведь у вас могут быть знакомые сколько-нибудь денежные, вы можете им предложить эту усадьбу, а?

- Совершенно нет у меня, к сожалению, ни одного такого знакомого, для приличия несколько подумав, отозвался на это Матийцев, начиная уже понимать, что только за этим и явился к нему вдруг гость, какого он не ждал.

А гость, проявляя большой аппетит к принесенной им же ветчине и шпротам, продолжал говорить гораздо больше, чем хозяин, хотя тоном уже несколько опавшим:

- Не понимаю, как же это вы, да... Признаюсь, не понимаю. Ведь, в сущности, вы спаслись как-то чудесно, если можно так выразиться, от смертельной опасности, но вот вопрос: для чего же именно над вами проделано судьбой это спасение? У нас в семье было это поверье - или как хотите его зовите, хоть суеверье, - что если человеку угрожала смерть, ну просто, скажем, около него стояла и уж косой на него замахнулась, а он все-таки уцелел, то это не зря: тут какие-то соображения у госпожи Судьбы насчет подобного человека, - для чего-то он еще должен годиться. А для чего же еще, как не для богатства? Значит, вместо смерти к вам Судьба богатство подсунула, только вы его пока не видите, пока еще слепы... Я пришел вам на это глаза открыть, а то в вас что-то, мне кажется, по-ря-дочная порция наивности студенческой сидит.

- Вы полагаете? - спросил, улыбаясь, Матийцев.

- Что там полагать, когда и так видно... С меня довольно давно уж соскочило, а у вас - непочатый еще угол.

- Так что вы себе линию жизни уже начертили? - с любопытством спросил Матийцев, наблюдая не без удовольствия, как он жует ветчину, шпроты и булку и как запивает это вином, которое он даже забыл похвалить, хотя оно было французское и куплено в Харькове, - вот до чего стал рассеян!

- О-о, я! Чтобы я еще шатался из стороны в сторону в мои годы! самодовольно и уже подняв голос, отвечал Яблонский. - Не может быть об этом и речи! Для меня цель жизни ясна, как... как вот это стекло! - Тут он щелкнул пальцем по стакану. - К сорока годам у меня должно быть не меньше, как триста тысяч! - Тут он посмотрел на Матийцева победоносно и добавил: Больше, - это другое дело, но меньше, это уж атанде, сказал Липранди!

- Триста тысяч? - повторил Матийцев изумленно, но Яблонский, почувствовав в тоне его голоса только неверие в него, в то, что может действительно быть в его руках к сорока годам жизни триста тысяч, заговорил уже с задором:

- Да, триста тысяч! А что же тут такого особенного, если я - горный инженер?

- Я тоже горный инженер...

- Но позвольте узнать, зачем же вы поступили в горный институт после гимназии, а не в университет, например?

- Да, конечно, зачем? Причины были больше романтические, чем такие практические, как у вас.

- Ро-ман-тические?.. Например?

- Например, что же именно... Тайны земных недр, - вот что меня, зеленого юнца, привлекало.

- А-а, - это что же, - с точки зрения их открытия, что ли? Как Александр Гумбольдт у нас на Урале алмазы открыл? Алмазы в четверть карата весом! И много ли он нажил на этом открытии?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное