Преображение человека (Преображение России - 2)

- А знаете, одно к одному... ведь у меня ваши деньги украли.

Он знал уже от Дарьюшки, что письма, которые он писал ночью, - синий стыд его, - запрятала она в папку, по привычке приводя утром все в порядок. У нее был уже навсегда заведенный порядок: все бумаги, которые разбросаны бывали на столе, прятать в папку, а которые на полу, - в печь, - это не всегда было кстати, но теперь пригодилось.

- Как? Божок? - удивился Безотчетов. - Или их двое было?.. Значит, вы не нашли Мирзоянца?

- Нет, у меня их в Ростове, а не Божок... Где-то в Ростове... Я вам их, конечно, верну... Пятьсот сорок.

Безотчетов подозрительно посмотрел было на него, но тут же поспешил сказать:

- Ну что же, бывает... Это пустяки. Вы заявили полиции?

- Заявлял, - вспомнил околоточного и улыбнулся тому, что даже не лжет, Матийцев.

- Ну вот... Может быть, и найдут.

- Безразлично, - найдут или нет... А Мирзоянц... Мирзоянцу пошлите: ведь у вас срочный платеж.

- Пустяки...

Безотчетов постучал пальцами и нашел нужным сказать еще несколько слов о Божке. - Но какой же негодяй, - а!

- Знаете ли, напрасно... - поморщился от боли и еще от чего-то Матийцев. - Он не столько негодяй, сколько... спьяну... Его и судить не стоит.

- Нет-с! Это великодушие лишнее... - Безотчетов посмотрел было на него строго, но отвел глаза. - Оставьте такой случай безнаказанным, и тогда...

- О, это - редкий случай, - живо подхватил Матийцев. - Этот случай редчайший!

- Не скажите!.. На моей памяти это - четвертое нападение на инженера... даже пятое.

И он хотел было рассказать, как, где и когда были нападения на инженеров, но, видя, что сильно утомился Матийцев, простился с ним, а через час Марья Павловна заехала посмотреть раненого и привезла коробку конфет.

С Автономом Иванычем увиделся Матийцев вечером, после наряда. Блестя своими, при лампе очень яркими, глазами, сначала было шумно, а потом шепотом, но выразительным, он рассказывал, как в шахте его жалели, и это растрогало Матийцева, но потом всплыло из памяти, что ведь он его обидел тогда, вот этого, с бравым лицом, с такими густо и прямо и длинно стоящими черными волосами, точно просмоленная дратва, а не волосы. Он извинился конфузливо, что совершенно смутило Автонома Иваныча. Красный, он промямлил что-то, но тут же нашелся:

- Да вы ведь и правы оказались: оно уж тогда вон куда метило, это чудище! Вы-то догадывались, а я нет.

- Оно в кордегардии пока, чудище? - спросил Матийцев.

- Пока здесь... До следователя, что ли, или... вообще, урядник им ведает.

- Голубчик, знаете ли что?.. Нельзя ли устроить, чтобы его сюда, просительно улыбнулся Матийцев.

- Что вы?.. Мало вам? - удивился было штейгер, но, видя, что Матийцев имеет какую-то цель, добавил: - Устраивать тут и нечего: сказать просто уряднику, и приведут.

- Скажите, голубчик.

Автоном Иваныч обещал.

Положительно, это была какая-то неприкрытая радость для Матийцева, точно свиданье с любимой, когда на другой день по топоту многих ног в прихожей и коридоре он догадался, что привели Божка. С ним пришел и урядник - побоялся ли он отпустить коногона с двумя казаками из рудничной стражи или хотел послушать, о чем будет говорить с ним инженер, но он вошел первый в спальню Матийцева, толстый, с простовато-хитрым черноусым лицом, остановился в дверях и доложил по-строевому:

- Ваше благородие, арестованного доставил.

- Сюда его, конечно, - заторопился Матийцев, - а вы...

- Конвой с ним будет.

- Нет, именно не нужно. Пусть один он... а вы... ну, посидите там где-нибудь... это недолго.

Урядник понятливо кивнул головой, и Божка ввели и притворили за ним дверь, но уходящих от двери ног не слыхал Матийцев.

Божок стоял молча у порога прямо против изучающих, чрезмерно внимательных глаз Матийцева, и смотрел на него по-своему, по-прежнему, глубоко исподлобья. Теперь это был как будто несколько не тот Божок: всегда он был черный и грязный или почище, но пьяный, теперь же одет он был в ту же праздничную куртку из полосатого рыжего Манчестера, как и в воскресенье, шестого мая, но был трезв, поэтому лицо у него посветлело, осмыслилось, и явная правда была в том, что говорили о нем шахтеры: "Рожей не очень удался, зато фигу-ра!.." Теперь, отвыкая от низкого штрека, он выпрямился за эти 2 - 3 дня, и уж не так сгибались ноги в коленях и спина: показался громаден. Без картуза его тоже никогда не видел Матийцев, теперь, оказалось, у него были светлые волосы, способные к причесу на косой пробор, а около глаз, тоже светлых, появились жалостливые бабьи складки, может быть от вида бессильно лежавшего тела и забинтованной, как в чалме, головы... И что особенно бросилось в глаза Матийцеву, как будто новое в нем, чего он не замечал так ясно раньше, - это руки его, тяжело висевшие по бокам, огромные, как рачьи клешни, - каждая ладонь вдвое больше лица.

- Ну, - сказал, наконец, Матийцев, пропустив наружу и опять поспешно убрав невольную улыбку. - Ты что?.. Как?..

- Простите, господин инженер, - бормотнул Божок.