Премьера без репетиций

Когда последний скрылся из виду, Паисий поспешил к двери. Но на ней снова висел большой ржавый замок. Будто ничего и не случилось. Тогда он побрел к тому месту, откуда залезал Алексей. Попытался вскарабкаться на стену, даже какой-то толстый обломавшийся сук приставил. Ему слышались стоны. Слабый голос, зовущий на помощь. Но силы не те, он скользил и падал. Вернулся к двери, дернул со злости замок. Тот неожиданно отвалился. Паисий открыл тяжелую дверь. Как надеялся найти там Алексея! Звал, потом снова искал. Никто не ответил, никого он не нашел. Потом обшарил все кладбище. Тоже никого. И в темноте следы не разглядишь…

Паисий закончил донесение. Торопливо вышел во двор и пошел за околицу.

Ночь уже кончилась, хотя ранний свет еще был присыпан остатками тьмы.

Он вдруг задал себе вопрос: почему бандиты появились в церкви именно в тот момент, когда там был Алексей? Случайность?

Василина! Да-да, именно она. Ну у кого еще мог быть реальный выход на банду? Конечно, она! С Чеславом у них совсем неясные отношения. Кому Алексей мог сказать о том, что он собирается делать? Тоже ей. Какая у них любовь была. И тропинки все в лесу и на болотах знать может. И отец ее. Кому служит Филипп? Теперь ясно… У Алексея к ней было настоящее чувство. Но разве женщины могут оценить это?! Паисий недолюбливал красивых женщин. Эти рассуждения отвлекли от дороги, и совсем скоро показалась деревянная мадонна.

Паисий, забыв о конспирации, да и кто в такую рань за ним следить-то будет, подошел к тайнику, вытащил патрон. Там что-то было. Он достал послание, вставил свое, положил цилиндр на место. И лишь после этого развернул полоску бумаги. Прочитал и побледнел.

На узком листочке бумаги было написано: «Художнику срочно вернуться. Встречают ежедневно на базаре в Белой Веже с 12 до 14. Отец».

19 октября 1939 года

Живунь

Всяко бывало. И с подружками ругалась, и мир казался не мил. Переживала. Думала – горе. А это было так, детство…

Оказалось, что самое горькое горе – это пустота. Пустота вокруг тебя. Все: деревья, дома, предметы, люди – все совсем постороннее. Ты словно прозрачной стеной отделена. Все движется, живет. А там, где ты, ничего – пустота… Даже воздух пустой.

И хорошо бы во спасение обернуться внутрь себя. Только и там, внутри души – непонятная преграда, которая внезапно и жестко отделяет тебя от воспоминаний, делая их далекими, чужими и ненужными, как истертые глянцевые картинки, заброшенные на пыльный чердак.

Была первая любовь. Стала первым горем. Неужели так у всех случается? Да что до всех, почему у нее так? Знала, что так будет. Люди говорили, и он сам не отказывался, когда спрашивала. А все равно не верила, что разлука близка.

Она ждала его первый день. Почему-то лесная избушка, их дворец, вдруг показалась ей поблекшей и неуютной. Ждала дотемна. Ночью сон просила, как благодать. Но не снизошла к ней благодать. Только далеко за полночь она провалилась в забытье, рваное, как старая паутина.

Утром пошла в деревню. Ходила по улицам, здоровалась, пыталась улыбаться. А сама все искала – вдруг встретится. Может, просто дела закружили его? Но он не встретился. К Килине зайти просто боялась.

О плохом старалась не думать. Скорей всего пошел ее Алеша за кордон. Сам ли, с провожатым. Пошел и забыл ее.

И что, собственно, помнить? Кто она такая? Так, деревенская девчонка. Простая, мало знает, дальше Белой Вежи не ездила. Да и туда-то всего несколько раз.

А он! Артистом был. Его, наверное, столько девушек любили…

Он такой взрослый и умный. Может, и туда, в Польшу, к какой-нибудь красавице спешил.

Ей тоже надо забыть его. Вырвать из сердца. Вырвет! Забудет! Навсегда!..

Но как же одиноко и пусто!

Наконец, она не выдержала. И пошла к тетке Килине. Пошла так, без повода. По дороге придумывала, что сказать. Не понадобилось придумывать. Едва вошла, Килина обняла ее и расплакалась. Василина вместе с ней. Вместе плакали, старая и молодая.

Когда успокоились, Килина сама, без всякого вопроса начала рассказывать. И как Алексей вдруг засобирался куда-то на ночь глядя. Сказал, что порисовать хочет. Она еще подивилась: какие такие рисунки ночью? Сказал, что придет под утро. Попросил вареников сготовить с ягодами. Любит он их очень.

– А что в деревне говорят? – спросила Василина.

– Ничего не говорят. Кто заказы ему делал, уже заходили. Так я им сказала, что в Брест он поехал. За зимними вещичками. Поверили не поверили – их забота. Другие молчат.

Девушка засобиралась. На пороге старушка снова обняла ее, крепко прижалась и всхлипнула.

Василина почувствовала, что еще немного, и она снова заплачет. Освободилась как можно мягче и вышла во двор.

Надежд оставалось мало. Худшее, что гнала от себя, пришло. Только на душе стало почему-то легче. Впервые по-бабьи ревела, в голос. Потому и полегчало. Только сейчас начинается самое горькое, но такое частое для женщин ожидание, тяжелое и беспросветное. И никто не скажет, когда вернется ненаглядный, прижмет к груди своей и слово доброе скажет.