Премьера без репетиций

Живунь

Алексей проснулся от луча света, упавшего ему на лицо сквозь широкую щель в худой крыше сарая. Скосив глаза, увидел в дырку кусок неба, качающиеся ветки деревьев. Повисшие капли прошедшего дождя.

«Часов семь уже», – подумал Алексей и откинул старенькое лоскутное одеяло.

Прошуршал ногами по колкому духовитому сену. Раздвинув плотную завесу сохнувших на сеновале лечебных трав, отыскал заброшенные с вечера ботинки. Пробрался к проему слухового оконца и встал, осматриваясь.

Черная глубина недальнего леса уже наливалась на свету разноцветьем осени. Закричали где-то одна за другой птицы сонными, недовольными голосами.

Сырой туман сгустился, затяжелел, пошел в низину. Из него выплыла бревенчатая кладбищенская часовенка, частокол покосившихся, темных крестов. Блестела маковка церкви.

У дома Килины собрался народ. Курившие у крыльца мужики затоптали окурки и молча потянулись в хату.

«Похороны начинаются», – догадался Алексей и спрыгнул на землю…

Родни у Акима не было. Хоронили миром. Да только мир на этот раз не таким уж великим оказался. Те, что побогаче, дело у себя на дворах нашли. Другие, может, и пришли бы, да вдруг как от «болотного духа» – так меж собой стали звать в деревне банду – кто появится. Иль хотя бы прознает…

В общем, собралось человек двадцать мужиков да баб.

Самым последним, как обычно, пришел Алфим, скорняк, «строивший» всей округе шубейки.

В доме приторно пахло тленом и хвоей. Собравшиеся почтительно, как полагается, постояли в молчании вокруг покойного. Хоть и не его дом, а все равно для него – последнее человечье пристанище.

Мужики покрепче подняли домовину. Стали выносить из избы. Когда спускались с крыльца, гроб заскрипел. Алексей непроизвольно вздрогнул: вдруг развалится, что делать? Домовину сколотили из неструганых досок. Гвозди – товар редкий, в хозяйстве необходимый – и потому их едва хватило.

Дождь кончился еще рано утром. Но было сыро и серо, хотя тепло.

Похороны шли тихо. Никто не причитал, не кричал в голос. Просто живые делали для мертвого все, что должны и смогли сделать.

Алексей тоже почувствовал эту строгую печаль. В своей не такой уж долгой жизни ему приходилось хоронить людей. И не редко. Отец, мать… Товарищи по подполью, его друзья… Но то было прощание с близким человеком, которого он знал живым и который в памяти так и останется живым навсегда. Здесь все было не так. Он не знал человека, чьи останки несли впереди. Для него это была встреча со смертью в ее чистом виде. Алексею казалось, что она, смерть, коснулась всех идущих за гробом удушливой своей тоской, скользнула холодом и по его лицу…

Он шел почти последним – приезжий, – всматривался в спины. Вспоминал, кто есть кто и что с каждым из них связано. Пытался угадать, как же изменились эти люди, что у них на душе взяло верх. Каким стал идущий за гробом молчаливый лесник Филипп. Или Андрусь, Алексей его тоже сразу узнал – вечно тараторившего, дерганого мужичонку, которого постоянно за что-то отчитывала его дородная жена. Кем стали остальные? Кто сейчас для него друг, а кто может предать? Кто, в конце концов, человек Астахова, который даст хоть какую-то зацепку? Ключ Алексей повесил на шею еще утром, как проснулся. На коротком шнурке, темная дужка его чуть выглядывала из расстегнутого ворота рубахи.

Алексей покрутил головой, высматривая Осипа. Пришел он или нет? Не видно что-то. Вот и его двор, и сам он выглядывает из-за сарая, держа в руке поржавевший топор. Жена его повисла на плетне и, полуоткрыв рот, провожала глазами идущих на кладбище. Тут же вертелись их ребятишки. Алексей слегка поклонился Осипу, здороваясь. Тот кивнул в ответ, а потом, словно спохватившись, цыкнул на жену и ребят, загоняя их в дом. Все было ясно.

Алексей взглянул на девушку, шедшую чуть впереди. Взглянул и отвел глаза. Это была единственная девушка на похоронах. Увидел он ее еще вчера. А разглядел только несколько минут назад. Когда выносили гроб со двора, она, уже выйдя за калитку, вдруг обернулась. Конечно, обстановка совсем не та, чтобы с девушками в переглядки играть. Но в тот момент он словно перестал ощущать все, что происходило вокруг, а чувствовал только взгляд этих фиалковых, необыкновенно красивых глаз. Только на мгновенье… И потом старался не терять из вида ее стройную гибкую фигуру, которую не скрывала даже темная тяжелая одежда. Но девушка больше на него не посмотрела ни разу. Кто она? Алексей так и не смог ее вспомнить сразу…

Погост деревенский с редкими и неухоженными холмиками располагался на небольшом пригорке за околицей.

Яму мужики выкопали загодя. С ночи в ней собралась вода. Гроб поставили на краю могилы. Помолчали, прощаясь. Кто-то из баб всхлипнул. Паисий прочитал молитву гнусавым голосом. Изредка маленькие комочки земли с бульканьем падали в воду на дно ямы.

На веревках опустили скрипящий гроб в сырую могилу. Комья глины застучали по доскам, закрывая их. Скоро вырос небольшой холмик. В него воткнули крест.

Когда возвращались, к Алексею тихо подошел Паисий.

– Надолго в наши Палестины?

– Пока не знаю, – неопределенно ответил Алексей.