Премьера

Она тоже что-то говорила, но я не слышал. Мы говорили оба, не слушая друг друга, поднимая столбы пыли, почти бежали по шоссе, и по берегу реки, и опять по шоссе. Я излагал гигантские планы нашей будущей жизни с путешествиями, циклами пьес и романов, учебой, новым театром, который мы откроем здесь и который прославится на весь мир.

Наконец, истомленные многочасовой прогулкой, голодом, жаждой, жарой, шумом и грохотом на шоссе, мы остановились. Я взял ее руки в свои, потом схватил за плечи.

– Я заставлю тебя, Милочка, переменить мнение обо мне.

– Но я и так очень хорошего мнения о тебе, курносый.

Милочка улыбнулась.

– Ну так как? Решено? Переезжаешь ко мне?

Милочка широко раскрыла глаза:

– Зачем?

– Выйдешь за меня замуж.

– Но я и так замужем.

– За кем?!

– Разве я тебе не сказала? За Альбертом. Перед самым отъездом сюда мы расписались. Ехали шесть суток. Значит, сегодня ровно педеля.

Меня завертело, закружило, затошнило.

– Зачем ты это сделала?! Как ты могла! Ведь я так ждал тебя!

Милочка удивилась:

– Ты меня ждал? Разве ты знал, что я еду сюда?

Нет, я этого не знал. Я вообще за последние два года ни разу не подумал о ней. Но сейчас мне показалось, что все эти годы я думал только о ней, что именно она занимала все мои помыслы, что только ради того, чтоб встретиться с ней, я поехал на Урал.

Еще с тех пор, как я в семилетнем возрасте вышел на сцену в опере Даргомыжского «Русалка» в роли маленькой русалочки и прокричал: «Я прислана к тебе, любезный князь, от матери моей нарочно» – и действительно вообразил себя дочерью царицы Днепра, склонность к перевоплощению была мне свойственна.

Я перевоплощался по всякому поводу и без всякого повода: в Лешего, в дядю Макса, в баса Цесевича, в моего отца, в военкомовского мерина Буланого, в индюка из отцовского курятника, в артиста Петипа, в персонажей из виденных и прочитанных пьес.

Долго находиться в одном образе я не мог, становилось скучно. Тогда я мгновенно перевоплощался в партнера моего героя. Почти одновременно я был Отелло и Дездемоной, Онегиным и Татьяной, Поташем и Перламутром, Тильтилем и Митиль. Наверно, это плюс отсутствие таланта (это я пишу из скромности) помешало мне стать актером. Малейший повод заставлял меня тут же, без всякой подготовки, перевоплощаться. Не то чтобы играть или притворяться каким-нибудь персонажем, а именно становиться им.

С годами эта склонность к перевоплощению стала исчезать. Наоборот, я изо всех сил старался быть самим собой. Но какой я САМ СОБОЙ? Я этого не знал. Знал только, что бывают минуты, когда нужно стараться НЕ БЫТЬ СОБОЙ, преодолеть что-то, когда грустен – заставить себя стать веселым, когда больно – не показывать. А тут, во время прогулки с Милочкой, на меня вдруг накатило это самое перевоплощение.

Я заплакал, зарыдал, затрясся. Сам не знаю, что со мной произошло. Я вдруг рассказал ей (и поверил в это), как долго и нежно любил ее еще в Пролеткульте, как торчал у подъезда и ждал минуты, чтоб проводить, гордился, когда она изображала Таню и была умнее и благороднее всех персонажей «Плодов просвещения», Это потому, что она и на самом деле была всех умней и благороднее.

Как же я был несчастен, узнав, что она связала свою судьбу с Альбертом, с этой презренной «Бертой»!

В те годы было модно в театральных кружках и киностудиях называть молодых мужчин женскими именами. Среди нас, мужиков с первой растительностью под носом и с ломающимися голосами, были Люси и Люли (Алексей и Леонид), Зины (Зиновий), Наташи (Натан), Тони и Аси (Антон и Алексей), Моти и Пани. Я был, например, Дора. А Душенко Альберт был, конечно, Бертой. Так вот, за эту презренную Берту?…

Откуда у меня только взялось! Я умолял Милочку немедленно расторгнуть брак с Душенко, рыдал и проклинал их связь.

Сперва Милочка смотрела на меня, как на сумасшедшего. А потом, знаете, неожиданно поверила. К счастью, ненадолго. Поверила и тоже заплакала. На мгновенье ей показалось, что все обстояло именно так, как я говорил, что произошла катастрофа и она загубила свою молодую жизнь на корню.

А я, обуянный бесом, каркал, что ничего хорошего из их брака не выйдет, что это блеф, афера, очередное жульничество этого паяца Душенко. Мы синеблузники, мы профсоюзники! Максимум полгода продлится их брак, в котором оба будут глубоко несчастны и о котором очень скоро постараются забыть.

И вот мы с Милочкой стоим на берегу реки.

А чуть подальше палатка.

И мы смотрим на реку, на палатку, друг на друга.

И прошло сорок два года.