Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Впервые в мире в сложнейших радиационных условиях построено воистину фантастическое сооружение, на которое ушло 400 тысяч кубометров бетона, 7 тысяч тонн металлоконструкций. Точнейшие радиационные датчики в его гигантском теле начали работать уже в конце 86-го. По существу, строители саркофага жертвовали собой. Сейчас уже многие из них ушли из жизни.

Медицина… Мы понимали, что Чернобыль – это надолго, на поколения. Мы отчаянно торопились, старались успеть. Первоначальную обязательную профилактику прошло 5,4 миллиона, на постоянный диспансерный учет поставлено более полумиллиона человек.

Не сочтите эту сухую и для кого-то известную информацию за попытку убедить читателя, что было сделано вообще все. Мы прекрасно понимали, что несделанного куда больше, чем сделанного.

Чернобыль с размаху ударил по только-только оживающей экономике, ударил безжалостно. Напомню: потом была Армения. О ней – особый разговор. Позже и страну разваливать начали. Рушились планы и замыслы. Политика и стихия наступали на экономику, душили ее, рвали на куски…

Но я говорю о первых днях и первых месяцах беды, вспоминаю их, перебираю, как камушки на ладони, и не могу обнаружить: в чем же мы тогда ошиблись? Что не захватили? Куда не шагнули? Еще раз – говорю о начале. Очередное отступление.

Я уже писал здесь, что жизнь то и дело расставляла на нашем пути «огневые точки», амбразуры которых приходилось прикрывать грудью. Часто их создавала наша тяжкая судьба: Гражданская война, Великая Отечественная – это из ряда глобальных катастроф. А были поменее: недороды, засухи, землетрясения, наводнения. Но многое, слишком многое мы сами против себя же сооружали: повальная коллективизация, «осовнархозование», повсеместное кукурузосеяние… Все это так или иначе било по людям. И по экономике, а значит, опять по людям. Чернобыль соединил в себе оба варианта: мы его сами построили, мы же с ним непочтительно обращались – он нам отомстил катастрофой, трагически сказавшейся и на людях, и на природе и продолжающей угрожать не только нынешним, но и грядущим поколениям, флоре, фауне многих стран.

«Н.И. Рыжков в своем выступлении 14 июля сказал, что ему кажется, что авария на ЧАЭС была не случайной, что атомная энергетика с некоторой неизбежностью шла к такому тяжелому событию». Цитирую не по своим записям, а по воспоминаниям Легасова.

Да, действительно, я говорил это на ПБ. Говорил и имел для этого основания. Чернобыльская катастрофа произошла через полгода моего премьерства. Но я часто до этого бывал на заседаниях Правительства, знакомился с различными записками, публикациями ученых и специалистов и чувствовал, что бдительность ученых, строителей, эксплуатационников притупилась. С этой страшной энергией перестали разговаривать на «вы». Она нас и наказала.

И как только страна услыхала чернобыльский гром, как только выросла на пути очередная дышащая смертью амбразура, мы снова бросились ее закрывать всем миром, так, будто другого ничего и не существует. Люди не думали ни о деньгах, ни о себе, ни даже о близких. Были тут же забыты ссоры и распри, все сплотились и бились рука об руку.

Я уже рассказал, как по телефонному звонку поворачивали на Чернобыль эшелоны, как мгновенно сработала наша внешняя торговля, когда требовалось срочно приобрести лекарства и технику. Я могу привести десятки примеров точной, быстрой и согласованной работы всех республик, разных министерств, ведомств, заводов.

Но почему для этой точности, быстроты и согласованности обязательно нужна беда? Почему, как только приказ «Не отступать!» теряет свою актуальность, все немедленно успокаиваются и по-прежнему работают ни шатко ни валко? Почему мы не умеем трудиться на совесть в покое и мире? Что это? Опять вина социализма? Или административно-командной системы? Или неистребимая примета национального характера? Впрочем, во многом это риторические вопросы…

Я вновь прилетел в Чернобыль 8 августа с членом Комиссии Виктором Михайловичем Чебриковым. Теперь мы уже думали о завтрашнем дне. Вместе с учеными и специалистами планировали, когда можно будет пустить первый и второй блоки станции, когда заработает – и заработает ли вообще – третий блок. Мы уже искали место для строительства нового города энергетиков вместо Припяти, который получит имя Славутич.