Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

— Какую «Чайку»?! — так же на ходу возмутился я. — Вы еще кортеж организуйте с мотоциклами! Автобус дайте. И побольше, помощнее. На нем ездить стану.

Поняли меня правильно: в Ленинаканском аэропорту нас ждал красный «Икарус». На нем я и проездил все дни долгого пребывания в раненой Армении. Вернее, на них: один «Икарус» — в Ереване, другой — в Ленинакане и Спитаке. Их узнавали гаишники, водители, пешеходы. И проходимыми они оказались — несмотря на размеры и внешнюю неповоротливость — что твой вездеход: через мощнейшие завалы и колдобины пробирались.

Дорога из Ленинаканского аэропорта в город была забита еле ползущими «Жигулями», «Волгами», «Москвичами», грузовиками, автобусами, автокранами.

В первые же часы Правительство республики, объявив о землетрясении и увидев масштабы трагедии, попросило граждан помочь вывезти из зоны бедствия раненых, женщин и детей. В тот день мне показалось, что вся Армения откликнулась на эту просьбу, все, кто имел возможность сесть за руль своей или казенной автомашины.

Потом кое-кто упрекал руководство Армении, что, мол, зря устроили панику, взбудоражили людей, зря сорвали их из дому. Утверждаю: никакой паники никто не устраивал. Может быть, я и преувеличиваю, но ведь именно в первый день и ночь, когда еще не подошла техника из других республик, армянские водители-добровольцы вывезли из зоны бедствия тысячи людей.

Но зато в город мы добирались очень долго. Если первые здания на въезде еще показались мне выстоявшими, даже на вид почти целыми, то сразу за ними начались руины.

Дома старой, особенно дореволюционной постройки разваливались по частям: две стены рухнули, а две стоят. Вот и перекрытия между этажами сохранились. Вот чья-то кровать выставила на свет божий никелированные шары. Вот полощется на ветру тюлевая занавеска на одиноко торчащей на стене оконной раме…

А современные блочные девятиэтажки падали, как домики, сложенные из легких костяшек домино, — кучкой падали, складывались. Все это — на первый взгляд, беглый взгляд, мятущийся взгляд. Глаз не успевал остановиться хоть на чем-то одном, взбудораженное сознание не могло зафиксировать целое, все сразу, осваивало его лишь по частям, будто страшную, черно-белую мозаику.

Улицы, вернее, то, что раньше было ими, забросаны обломками разрушенных зданий. Машины, люди кричат, лезут друг на друга.

Еле-еле доползли до площади перед большим универсамом. Вместо него лежала гора бетона, искореженного металла.

— Это не езда, — сказал я. — Оставим здесь автобус, пойдем пешком…

Едва вышли на площадь, нас обступили люди. Казалось, их были сотни — рыдающих, кричащих, убитых горем людей. Вероятно, кто-то узнал меня. Иной раз мои фотографии появлялись в газетах, хотя время телевизионных депутатских шоу, на которых мне не раз приходилось выдерживать атаки народных избранников, еще не настало. А может, свое, местное, начальство люди узнали. Навалились на нас, чуть не за лацканы хватали, кричали:

— Вы собираетесь что-нибудь делать? Где вертолеты? Где

краны? Четверо из моей охраны пытались прикрыть меня от толпы. Я тихо сказал им:

— Спокойно, ребята, не надо меня ни от кого спасать.

И в это время какой-то залетный, невесть откуда вынырнувший кинорепортер вскинул камеру и застрекотал ею, фиксируя «исторический момент».

— Сволочи! — вылетело из толпы. — Им наплевать на нас! Они сюда кино снимать приехали!

Люди в толпе находились в состоянии предельного накала. Любого, даже крохотного, повода хватило бы, чтобы произошел взрыв. Не понять их невозможно: беда, горе мгновенно ломают существующие в человеческом общежитии нормы и даже нравственные барьеры. Поведение толпы становится непредсказуемым и неуправляемым.

Мои охранники бросились спасать несчастного кинорепортера, прикрывать его от ударов со всех сторон, выводить из толпы. Я, взобравшись на обломок бетонной плиты с уродливо торчащими прутьями арматуры, громко, предельно внятно и медленно начал рассказывать людям обо всем, что уже делалось в Армении и предстояло сделать в ближайшие часы.

Корреспондента увели сравнительно целым, люди неожиданно притихли, слушали внимательно. В минуты беды так нужно утешительное слово, тем более если оно не просто сказано, а и делом подкреплено. Задавали вопросы, хотя и по-прежнему достаточно агрессивно. Главный и наиболее часто повторяющийся: почему нет вертолетов?