Преломление. Витражи нашей памяти

На сей раз я не стал передавать Степанову эту новую, оригинальную расшифровку известной в те времена аббревиатуры, догадываясь, что одним выговором мы уже не отделаемся. Последствия могли быть драматическими не только для меня, но и для всей нашей семьи.

В тот же день, уже к вечеру, когда отец пришёл с работы, я спросил у него:

— Папа, а ты партийный?

— А с чего это ты задаёшь такие вопросы? — удивился отец.

— Да так просто. Хочется знать.

— Нет, сынок, я беспартийный.

— А как же тогда — ты ведь депутат?

— Да, депутат от блока коммунистов и беспартийных.

«Во как, — подумал я, — значит, могли из депутатов погнать, а то и с работы, если бы не наш завуч. Честь ему и хвала!»

На следующий день я достал из книжного шкафа припрятанную там гипсовую голову товарища Сталина — она лежала за собранием сочинений Максима Горького — и уговорил маму отпустить меня на набережную Невы вместе с соседом по квартире девятиклассником Женькой сажать деревья.

— Какие такие ещё деревья? — удивилась мать.

Я достал из кармана крупное, похожее на каштан семя дерева, которое накануне мне подарил сосед.

— Вот, — говорю, — Женя дал. Наверное, тополь. Или другое дерево. Не знаю точно. Хотим посадить на память.

По бульвару Профсоюзов (ныне опять Конногвардейский) мы с Женькой дошли до Александровского сада, завернули по аллее влево на Сенатскую площадь с памятником Петру I, перешли дорогу и оказались на набережной Невы с широкими гранитными ступенями, спускающимися прямо к воде. Вдоль набережной к Дворцовому мосту тянулся длинный травяной газон. В самом начале этого газона, почти напротив углового здания Адмиралтейства, мы выкопали детским совком две лунки и бросили туда семена неизвестных нам деревьев, а я, незаметно для Женьки, положил туда и голову товарища Сталина. Нельзя же всё кидать в мусорный бачок. Пусть здесь, хотя бы условно, будет, как говорил Мишка Шульман, МТС — могила товарища Сталина.

Сейчас на «могиле товарища Сталина» растут деревья. Трудно сказать, из наших семян произросли они или это результат массового озеленения набережной, поскольку такие же деревья идут строгим рядом почти до самого Дворцового моста. Но я знаю точно, что голова «вождя всех угнетённых народов» захоронена под первым деревом этой убегающей вдаль аллеи.

Молодца, дядя! Вид из окна

Болит зуб. Гляжу в окно. Из окна видна часть двора — малая часть нашего мира середины 90-х. Через открытую форточку слышится щебетание птиц. Весна. Бандитской поступью по диагонали бежит мартовский кот. У недавно поставленных поребриков, ограждающих неухоженные газоны, голуби добывают себе пропитание. Медленно проходят старичок со старушкой, подпирая друг друга плечами. Подъезжает чёрный «лексус». В нём что-то бухает, как полковой барабан. Из машины выходит наманикюренная дамочка, напоминающая засушенного чёрного кузнечика, — маникюр виден за версту. Манерно хлопает дверцей лимузина и, прикуривая от зажигалки, модельной походкой идёт к ближайшему подъезду. При этом рука, оставшаяся без сигареты, делает широченную отмашку, будто драит длинный медный поручень лестничного марша.

У подъезда массивная бетонная скамейка, на ней сидит тинейджер в мешковатых штанах с ширинкой у колен, в кепке-тенниске, сдвинутой козырьком назад, и массивных «космических» наушниках с торчащей вверх антенной. Про себя думаю: «Посмотрит он на дамочку, хотя бы мельком?» Нет! Какое там. Старания астеничной фемины запустить гормональный процесс в телесах представителя противоположного пола здесь оказались совершенно неуместными. Тинейджер всё так же тупо смотрит в какую-то абстрактную точку, будто вглядывается в некий фантом. Понятно сразу, что продление рода человеческого не входит в его задачу.

Проходит местный водопроводчик Ахмед с большим красным разводным ключом. Продление рода у него в крови. Плотоядно пожирает дамочку глазами до тех пор, пока та не скрывается в подъезде жёлтого двухэтажного дома, предварительно выщелкнув далеко на тротуар испачканную губной помадой сигарету. Ахмед прослеживает траекторию табачного «поцелуйчика». Он наверняка пошёл бы вслед за дамочкой, но у него заказ «с интересом» в другом доме.

Его начальник Абдурахман Камалович всегда говорит: «Если у Ахмеда нет интереса, он не придёт». Возможно, что «интерес» они как-то делят между собой. Поэтому к пенсионерам и малоимущим Ахмед не идёт — вызывать его бесполезно. У Ахмеда большая семья и много родственников. У его начальника — тоже. И всех надо кормить. Хорошо ещё, что проживают они компактно в «немецких» домах. Семья Ахмеда занимает квартиру бывшего фрезеровщика с Кировского завода, а Абдурахман Камалович поселился на более просторной площади, где раньше проживал военпред довольно высокого чина.