Прелести Лиры (сборник)

– Если я скажу, или даже подумаю о любви, мне кажется… Это слишком ко многому обязывает. Извините, не хотела вас обидеть.

– Скажи, только честно: ты не веришь, что я тебя люблю?

– Я не знаю. Я боюсь думать об этом. Все это страшно, непонятно.

– Разве что-нибудь изменилось после моих слов?

– Честно?

– Конечно, честно.

– Мне приятно было слышать эти слова. Но давайте будем считать, что вы их не говорили.

– Не выйдет.

– Отчего же?

– Я с удовольствием произнесу их еще. Я с первого раза выучил их наизусть. Это не слабость и не сиюминутный порыв. Я шел к этому очень долго. Мне надо все объяснить тебе. Мне кажется, если я объясню, то ты все поймешь.

– Мне тоже так кажется. Я и этого боюсь.

– А почему это мы такие трусихи?

Он снял с нее очки и заглянул в глаза. Только сейчас до него дошло, что серые глаза Евы и цветом, и разрезом очень напоминали глаза его бывшей жены, а ее манеры (вот этот чудный царский жест – вскидывать голову навстречу радостям и бедам) были копия манер его матери. Что же это происходит? Общаешься с вечностью в себе. Ищешь то, что в тебе, оказывается, живет.

Она подняла лицо. Он поцеловал ее в губы. Она повернула голову в сторону и сказала, не отстраняясь от него:

– Сегодня тепло.

– Да, – ответил Герман. – Май. Я бы даже съел мороженое, чтобы слегка остыть. С вафелькой.

– От него полнеют, – заметила Ева, взяв его за руку.

Титов рассмеялся счастливым смехом. На них обернулись сразу две парочки.

9

Для Евы полгода тоже были эпохой. Январь, февраль, март, апрель, май…

Сначала она беззаботно болтала по телефону с Германом Алексеевичем, Пилотом, Звездным Пришельцем, как она мысленно его окрестила. Все, что он ни рассказывал, было как-то мило, всегда кстати и очень нетривиально. Он как-то странно смотрел на мир: из глубины вселенной. Потом она стала замечать, что скучает, когда звонков от него не бывало несколько дней.

Потом ей стало не хватать его звонков, и она сама предложила встретиться и «просто пройтись, куда-нибудь» (голос после утренних репетиций простой фразы, сорвавшейся с языка так нелепо, как бы случайно, звучал совершенно беззаботно). Посмотреть на мартовское солнце. Пилот согласился. Может, ему не так было интересно с девчонкой, как ей с мужчиной, знающим жизнь. Ей казалось, что именно такие люди и делают грязную жизнь чище. Пилот одним своим существованием очищал жизнь. Придавал ей иное измерение, о котором она и представления не имела. Есть же такие организмы, которые очищают море, например, или воздух, или лес. А может, и вселенную. Вот и Пилот был необходимым элементом жизни и экосреды. Она по-детски держала его за руку, а он не убирал руки, хотя, наверно, смущался.

После этой встречи он ей приснился первый раз. Они танцевали, и она не могла думать ни о чем другом, кроме его теплой ладони на ее талии. Это был странный сон, немного стыдный, и ей хотелось его забыть.

Пилот казался ей безнадежным романтиком и безнадежным реалистом одновременно. Как человек-амфибия, он одинаково уверенно и естественно чувствовал себя в разных средах: во вселенной и среди серых земных людишек. Он притягивал ее, как магнит булавку. С ним было просто интересно, а без него – просто скучно. Ну, что тут такого? Разве это возбраняется?

Событий никаких не происходило, но что-то менялось в мире помимо ее воли. У нее никак не выходили из головы цифры 49 и 21. Его и ее возраст. Цифры великолепно совмещались, цеплялись друг за друга, нуждались друг в друге, словно две ладошки, большая и малая, которые сплетались пальцами и складывались в единое целое, счастливо катившееся за горизонт круглой цифрой 70. Забавно. Она никак не могла отделаться от ощущения, что они идеально подходили друг другу. Это был тот случай, когда половинки совмещались, и ей понятно было, что это значит. Она улыбалась и вздыхала: «Эх, если бы ему было столько лет, сколько Жене». Думать об этом было легко и приятно – наверно, потому, что ему никогда не будет столько лет, сколько Жене. Жаль, конечно, но что поделаешь… А все же хорошо, что Пилот есть. Наберешь номер его телефона, и можно поболтать. Хорошо.

Кроме того, что-то стало происходить с Женей. Он изменился. А может быть, изменилась Ева. Она стала смотреть на него другими глазами, и он стал ее раздражать. Произошло это после мартовской встречи с Германом Титовым. Целоваться с Женей она наотрез отказывалась (хотя раньше ей нравились нежные и какие-то целомудренные тычки губами) и никак не могла придумать причину, по которой она это делала. Нет – и все. Он пожимал плечами и ждал, когда пройдет ее очередная блажь.

Чтобы доказать самой себе, что не происходит ничего особенного, она не скрывала от Жени, что время от времени (она не сказала, что почти каждый день) общается с человеком, ей в отцы годящимся. Он пожал плечами.

А уже после того, как Пилот приснился ей во второй раз (сон состоял из его улыбки и совсем не дружеских объятий), у нее поинтересовался отец:

– С кем это ты болтаешь по телефону?

– С Женей.

– Неправда. Женя сказал мне, что вы почти не общаетесь. Ты кокетничаешь с каким-то стариком.