Прекрасные создания

«Эта картина висела здесь еще до моего рождения. Я проходила мимо нее тысячи раз. И на ней никогда не было медальона...»

15.09

РАЗВИЛКА ДОРОГ

По пути к моему дому мы не проронили ни слова. Я не знал, о чем говорить, а Лену, видимо, устраивало мое молчание. Она позволила мне сесть за руль, и это было здорово, потому что я нуждался в каком-то отвлекающем занятии, пока мой пульс не пришел в норму. Мы проехали поворот на мою улицу. Мне не хотелось идти домой, потому что вопрос, что происходит с Леной, с ее дядей и их домом, не давал мне покоя. Ей следовало рассказать мне правду.

— Ты проехал свою улицу, дом.

Это были ее первые слова с тех пор, как мы покинули Равенвуд.

— Я знаю.

— Неужели ты думаешь как все остальные? Что мой дядя сумасшедший? Тогда просто так и скажи: старый мерзкий Равенвуд!

В ее голосе звучали злые нотки.

— Все, Итан! Тормози! Мне нужно возвращаться домой.

Я молча обогнул Генеральскую клумбу — круглое пятно выцветшей травы, в центре которого возвышался единственный гэтлинский памятник, отмеченный в путеводителях как статуя генерала Гражданской войны Джубала А. Эрли [20]. Генерал стоял на постаменте как ни в чем не бывало, и мне казалось, это неправильно. Ведь все изменилось. И продолжало меняться. Я стал другим, столкнувшись с тем, что еще неделю назад счел бы невероятным. Мне почему-то думалось, что наш генерал тоже мог бы подвергнуться какой-нибудь метаморфозе.

Я свернул на Голубиную улицу и остановился у тротуара перед большим дорожным щитом с надписью «Добро пожаловать в Гэтлин — в край уникальных исторических плантаций Юга и лучших в мире пирогов с пахтой». Насчет пирогов я не был уверен, но все остальное соответствовало истине.

— Что ты задумал?

Я заглушил мотор.

— Нам нужно поговорить.

— Мне не нравятся такие разговоры. Парень и девушка в машине. К тому же вечером! Ты не боишься грязных сплетен?

Лена шутила, но я услышал в ее голосе смущение.

— Рассказывай.

— О чем?

— Ты что, шутишь? — Я повысил голос чуть не до крика.

Она потянулась рукой к ожерелью и начала вращать колечко от банки с содовой.

— А что бы ты хотел услышать?

— Какое-нибудь объяснение того, что случилось в твоем доме.

Она уставилась в темноту за окном.

— Мой дядя рассердился. Иногда он теряет самообладание.

— Теряет самообладание? И начинает швырять вещи, не прикасаясь к ним? И зажигает свечи без спичек?

— Итан, я прошу прощения, — прошептала она.

Но я не Мог успокоиться. Меня злило, что она уклоняется от ответа.

— Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.

— О чем?

— О твоем дяде и его жутком доме, абсолютно изменившемся всего за пару дней. О пище, которая то появляется, то исчезает. Обо всех этих разговорах про какие-то границы и твою безопасность. Начни с чего-нибудь.

Она покачала головой.

— Я не могу говорить об этом. И в любом случае ты ничего не поймешь.

— Почему ты так думаешь? Сначала дай мне шанс!

— Моя семья кое в чем необычна. Поверь, будет лучше, если ты не станешь выяснять подробности.

— Откуда такая уверенность?

— Сам посуди. Ты говоришь, что тебе не нравятся жители Гэтлина. Однако ты один из них. Тебе хотелось бы, чтобы я отличалась от них, но не слишком сильно. То есть чтобы я на самом деле не была другой.

— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!

— Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.

Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким-то образом проник и в мою голову.

— Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.

Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.

— Нет, — ответил я, взглянув на нее. — Это ты боишься!

С ее губ сорвался горький смешок.

— Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.

— Ты боишься довериться мне.

Она ничего не ответила.

— Тебе страшно сблизиться с кем-нибудь — хотя бы настолько, чтобы этот кто-то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.

Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.

— Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.

На конце зигзага появилось острие молнии.

— Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».

Она по-прежнему смотрела в окно — в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.

— Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!

Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.

— Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?

— Я не хочу рассказывать тебе.

По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.

— Почему?

— Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой — пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.