Прекрасные создания

У меня возник очередной важный вопрос. Однако я не хотел задавать его. Я и так уже знал, что она могла разбить окно, просто подумав об этом. Мне не хотелось выяснять, на какие еще разрушения она была способна. В любом случае, наш разговор напоминал беседу об очередном полубезумном семействе южан, чем-то похожем на Сестер. Равенвуды жили здесь так же долго, как любое уважаемое семейство в Гэтлине. С чего бы им не быть сумасшедшими, как многие другие?

Честно говоря, я старался успокоить себе логическими размышлениями. Но Лена восприняла мое молчание как дурной знак.

— Я знала, что не нужно было рассказывать тебе о нас. Мне просто хотелось сохранить нашу дружбу. А теперь ты, наверное, будешь думать, что я уродка.

— Нет, я считаю тебя прекрасной и талантливой девушкой.

— Ты думаешь, что я живу в жутком доме. Я уже слышала от тебя такое признание.

— Это потому, что вы переделали его. Причем очень сильно.

Я попытался собраться с мыслями. Мне хотелось, чтобы на ее печальном лице появилась улыбка. Я видел, какие усилия потребовались ей для того, чтобы рассказать мне правду. Как можно было оттолкнуть ее теперь? Я повернулся к кустам азалии и указал на освещенное окно, прикрытое деревянными ставнями.

— Посмотри на то окно. Там находится кабинет моего отца. Он работает по ночам и спит все дни напролет. После похорон мамы он не выходит из дома. И ни разу не показал мне того, что написал.

— Как романтично, — тихо прошептала она.

— Нет, это не романтика, а безумие. Но в нашем доме не говорят о безумии, потому что здесь не осталось людей, готовых пообщаться со мной за завтраком или ужином. Кроме Эммы, которая прячет в моей комнате магические амулеты, а потом кричит на меня, если я приношу в дом какое-то старое ювелирное украшение.

Мне показалось, что она улыбнулась.

— Тогда, возможно, это ты урод?

— Скорее всего, мы оба уроды. В твоем доме исчезают комнаты, а в моем — люди. У твоего затворника дяди поехала крыша, а мой затворник отец стал лунатиком. Короче, я не знаю, чем мы так уж отличаемся друг от друга,

Лена облегченно вздохнула.

— Я попробую принять твои слова как комплимент.

— Это и есть комплимент.

Лунный свет придавал ее улыбке неземную красоту. В тот миг она выглядела настолько притягательно, что и представил себе, как склоняюсь чуть ниже и целую ее и губы. Я даже отпрянул и на всякий случай пересел на верхнюю ступеньку.

— Итан, ты в порядке?

— Да. Я чувствую себя прекрасно. Просто немного устал.

Хотя я вообще не чувствовал усталости.

Вот так мы и сидели на крыльце, забыв о времени и обо всем на свете. Через пару часов я растянулся на верхней ступени, а она легла на нижнюю. Мы продолжали нашу беседу, сначала глядя на темное ночное небо, затем на тусклый рассвет, который вместе с пением птиц возвестил нам о наступлении утра.

Когда ее катафалк исчез из виду, на горизонте появилось солнце. Страшила Рэдли медленно засеменил вслед за машиной Лены. При такой скорости бега он мог вернуться домой только к закату. Даже интересно, почему он так тревожится о ней. Противный, безмозглый пес.

Сжав пальцами медную рукоятку, я с большим трудом заставил себя открыть дверь. Моя жизнь перевернулась вверх дном, и ничто в этом доме не могло изменить ход событий. Мысли в голове бурлили, словно варево в большой кастрюле Эммы. Это продолжалось уже несколько дней.

С-т-р-а-х. Вот что сказала бы мне Эмма. Слово из пяти букв, означающее испуг, боязнь. И я действительно боялся. Да, я сказал Лене, что мне неважно, кто ее родственники… Но эти колдуны и чародеи никак не вязались с правилом «десять и два», которому учил меня отец.

«Неважно!» Какая показная отвага! Отныне меня можно было считать отъявленным лжецом. И я мог бы поклясться, что даже глупая собака уже догадалась об этом.

24.09 НА ПОСЛЕДНЕМ РЯДУ

Всем известно выражение «накрыло с головой». В тот момент, когда Лена поднялась на мое крыльцо в своей пурпурно-зеленой пижаме, я почувствовал себя именно так. Стало ясно: меня ожидают большие перемены. Но я не думал, что они окажутся столь волнующими и необычными.

С того момента остались только две персоны, с которыми мне хотелось бы общаться: Лена Дачанис и я сам. Несколько раз я пытался анализировать ситуацию, но не находил опоры для суждений. У меня даже не было определения для наших отношений. Я не мог считать ее своей девушкой, так как мы не назначали друг другу свиданий. Вплоть до последней недели она далее не признавала, что мы стали друзьями. Я не знал, какие чувства вызываю у нее, и не мог попросить Саванну выяснить это. Наверное, мне следовало действовать смелее, но не хотелось рисковать возникшим доверием и возможностью встречаться.

Почему же я думал о ней едва ли не каждое мгновение? Почему меня переполняло счастье, когда я видел ее? Похоже, мое сердце уже знало ответ, но я должен был увериться в нем. А как? Вот этого я тоже не понимал. И никто из друзей не мог дать мне совет. Потому что парни не говорят о таких вещах. Мы просто молча лежим под накрывшей нас с головой грудой кирпичей.

— Что ты пишешь?