Прекрасное далеко

Это зовет меня Картик. Но я не могу отвести взгляд от дерева, не могу перестать слушать.

— Останься со мной, — нежно говорит оно. — Останься такой же навсегда. Юной. Прекрасной. Цветущей. Они будут поклоняться тебе.

— Джемма!..

Это голос Фелисити.

— Останься со мной…

— Да… — бормочу я, и моя рука тянется к дереву в страстном желании, потому что оно понимает меня.

Я прижимаю ладонь к коре — и внезапно все исчезает. Остаемся только мы, я и дерево. Я вижу перед собой Евгению Спенс, величественную, уверенную. Я ищу взглядом своих друзей, но они исчезли.

— Отдайся мне, Джемма, и ты никогда больше не будешь одинока. Тебе будут поклоняться. Восхищаться тобой. Любить тебя. Но ты должна отдаться мне — добровольно пожертвовать собой…

По моему лицу текут слезы.

— Да, — шепчу я.

— Джемма, не слушай, — хрипло говорит Цирцея.

На мгновение я вижу не Евгению, а всего лишь дерево, и кровь пульсирует под его бледной корой, и тела умерших висят на его ветвях, как колокола…

Я вздыхаю, и передо мной снова Евгения.

— Да, это именно то, чего ты хочешь, Джемма. Как ни старайся, тебе не убить в себе этого. Одиночество твоего «я», которое затаилось в глубине души. Оно всегда там, как бы ты ни желала избавиться от него. Я это понимаю. Я знаю, как это прогнать. Останься со мной, и ты никогда больше не будешь одинокой.

— Не слушай… эту… суку… — хрипит Цирцея, и лианы снова крепко стискивают ее шею.

— Нет, ты ошибаешься, — говорю я Евгении, как будто просыпаясь после долгого сна. — Это ты не можешь избавиться от ненужной части собственного «я». И принять ее тоже не можешь.

— Что-то я не уверена, что понимаю, о чем ты говоришь, — отвечает Евгения, и в первый раз в ее голосе звучит легкое сомнение.

— Именно поэтому они и смогли захватить тебя. Они нащупали твой страх.

— И что же это, скажи на милость?

— Твоя гордыня. Ты не в силах была поверить, что можешь стать похожей на здешних тварей.

— Я не похожа на них. Я — их надежда. Я поддерживаю их.

— Нет. Это ты самой себе так говоришь. Именно поэтому Цирцея и советовала мне порыться в самых темных уголках души. Исследовать себя. Чтобы меня нельзя было захватить врасплох.

Цирцея смеется, и этот хриплый прерывистый смех проникает прямо мне под кожу.

— Ну и как, Джемма? — мурлычет Евгения. — Ты действительно «исследовала» себя, как ты говоришь?

— Я поняла многое, чем не стала бы гордиться. Я совершала ошибки, — говорю я, и мой голос становится сильнее, а пальцы вновь нащупывают кинжал. — Но я творила и добро тоже.

— Но ты все равно остаешься одна. Все усилия тщетны, ты по-прежнему стоишь в стороне, наблюдая за всем с другой стороны стекла. Боишься иметь то, чего тебе действительно хочется, потому что вдруг в конце концов и этого будет мало? Что, если ты получишь желаемое и все равно будешь чувствовать себя одинокой и отстраненной? Куда как лучше отдаться страстным желаниям. Тому, по чему ты тоскуешь. Избавиться от вечного беспокойства… Бедная Джемма. Она не слишком вписывается в общество. Бедная Джемма… всегда одна.

Она как будто бьет меня в самое сердце. Моя рука вздрагивает.

— Я… я…

— Джемма, ты не одна! — выдыхает Цирцея, и моя рука касается металла.

— Нет. Я не одна. Я такая же, как все, в этом глупом, кровавом, изумительном мире. Да, во мне есть изъяны. Но я полна надежд. И я — по-прежнему я.

Наконец я схватила его. Уверенно и крепко держу в руке.

— Я вижу тебя насквозь. Я вижу истину.

Я вскакиваю на ноги — и вдруг созданная деревом иллюзия Евгении ломается. Я вижу поле битвы, залитое кровью. Слышу звон стали о сталь, крики ненависти, страха, ощущаю первопричины схватки — могучую алчность, отчаяние, отвагу, безжалостное чувство правоты… и все это сливается в чудовищный рев, в котором тонут отдельные голоса, биение отдельных сердец, маленькие надежды…

— Неплохо сделано, Джемма, — говорит Евгения. — Ты и вправду очень сильна. Жаль только, что ты не проживешь достаточно долго для того, чтобы совершить побольше блистательных ошибок.

Я поднимаю кинжал.

— Верно. Лучше покончить со всем этим должным образом.

Многочисленные ветви дерева вытягиваются и стонут. Кора бурлит, на ней проявляются пожранные души. Я пытаюсь всмотреться сквозь них, но это не иллюзия. Все это до ужаса реально, и я падаю назад, потому что дерево становится еще выше и нависает надо мной.

— Джемма, действуй! — в агонии стонет Цирцея.

Я собираю всю до капельки магию, живущую во мне, и направляю ее в кинжал.

— Я освобождаю души, запертые здесь! Вы свободны!

Я закрываю глаза и пытаюсь вонзить кинжал в дерево. Но ветка выбивает его из руки. Я с ужасом вижу, как он падает. Дерево визжит и завывает, привлекая внимание всех до единого сражающихся.

— Ее кровь должна пролиться! — приказывает дерево.

— Джемма! — кричит Картик, и я слышу тревогу в его голосе.