Прекрасная посланница

— Что обстоятельства чрезвычайные заставляют его немедленно отбыть в отечество.

— Что же это за обстоятельства такие?

— Ну, это не моего ума дело. Мне остается лишь верить и ждать. И я дождусь своего счастья, — добавила она твердо, непроизвольно сжав кулачки.

И тут же перевела разговор на другую тему. Она стала извиняться перед Ксаверием, что так долго пользуется гостеприимством его дома. Но, право слово, она не виновата. Батюшка давно написал, что послал карету с верными людьми, но какие-то неведомые обстоятельства задержали ее в пути.

Вот здесь Ксаверий блеснул светским обхождением и красивым слогом. Да как только могут ее, то есть Лизонькины, божественные уста произносить такое? Да в замке в ней души не чают, потому что она есть истинное украшение их скромной обители. И так далее, и в том же духе.

Объяснение внезапной задержки русской кареты пришло спустя неделю. Прибыл посыльный от господина Сурмилова. Оказывается, карету конфисковала польская армия (имелись в виду конфедераты), и теперь Карп Ильич собирается вывезти дочь не иначе, как под русским конвоем, «об обеспечении которого сейчас старание имеет».

Сурмиловский посыльный привез не только письмо, но и деньги, а также подарки для всей семьи Гондлевских. Подарки были торжественно поднесены и вежливо приняты, а с деньгами дело обстояло сложнее. Лизонька не захотела оскорблять гордость князя и решила отдать их княгине. Естественно, та отказывалась из последних сил. Согласились на том, что деньги взяты в долг.

Ну и слава богу! Теперь снаряжение Ксаверия пошло более споро. Была куплена достойная лошадь, вызванный из Варшавы портной соорудил будущему воину великолепный мундир. Тетка Агата всплескивала коричневыми ручками и шептала в экстазе: «Красавец! Нет, вы посмотрите, какой красавец!»

Когда до отъезда Ксаверия в армию осталась неделя, не более, обитателей замка взбудоражило неожиданное событие. В их округу прикатила немецкого образца карета в сопровождении странной крытой телеги, называемой катафалком. Карета принадлежала молодой даме, ее сопровождали пятеро мужчин, по виду — слуги. Остановились все в «Белом вепре». Выяснилось, карета прибыла из Парижа. Дама явилась в Польшу, чтобы перевезти на родину останки Виктора де Сюрвиля, рыцаря.

На руках у дамы была по всем правилам оформленная бумага, которую она готова была предъявить всем и каждому. Но предъявлять ее было некому. Все и без того были уверены, что приехавшие имеют право на вскрытие могилы, была бы охота. Заглянул в бумагу только ксендз, и то не из канцелярского рвения, а из-за исключительной настойчивости дамы. В бумаге она прозывалась ближайшей родственницей покойного и его вдовой. Правда фамилия у нее была не Сюрвиль, а какая-то другая. Но ведь это все мелочи. Народ тут же прозвал ее «безутешной вдовой» и искренне сочувствовал ее горю.

Получив все эти сведения, княгиня Гондлевская ужасно всполошилась, считая, что обязательно должна принять француженку в замке. Ведь павший смертью юноша принадлежал к высокому роду. Всем этим желаниям князь дал жестокий отпор, сказав, что «это еще как посмотреть» и что, быть может, именно рыцарь и есть виновник смерти их сына Онуфрия.

— Знать их не хочу! Эти люди никогда не переступят порог моей обители! — громыхал он у себя в кабинете, но на следующее утро вдруг помягчел: — Не мешало, однако, чтобы кто-то из нашего дома присутствовал при выемке останков. Пусть это будет знаком примирения двух враждующих сторон.

Какие там «враждующие»? Слово «Франция» сейчас было святым для любого честного поляка, а князь Гондлевский не хотел подавать кому-нибудь повод подозревать себя в симпатии к этому выскочке саксонцу, которого Россия уже назвала Августом III.

Кроме как Ксаверию «примирять враждующие стороны» было некому. О дне и часе скорбной процедуры он был оповещен заранее.

«Вскрывать могилу… бррр… Это же надо такое удумать? Лежит в земле мертвец, ну и мир праху его! Или польская земля хуже французской? И погода с утра не заладилась. Холодно, сыро… Промерзнет там до костей. И еще придется утешать вдову, которая будет непременно рыдать и заламывать руки. И вообще, кто вскрывает могилы зимой? Лета не могли дождаться, не терпится им. Ну вот, еще и снег пошел».

С такими мыслями ехал Ксаверий в тряской карете на кладбище. Грязь летела из-под копыт лошадей.

У костела молодого князя встретил ксендз. Снег уже валил как на Рождество, и не какая-нибудь мелкая крупа, а полновесные пушистые хлопья. И сразу кладбище и аллейки меж могил приняли прибранный вид. Раскисшие в лужах листья опушились нарядным узором, могилы словно белыми полотнами прикрыли, в протянутой мраморной ручке ангела намело уже холмик — полновесный снежок слепить можно.

— Ох, как не хочется мне все это видеть, — пожаловался Ксаверий ксендзу.

— Вам это и не обязательно, — ответил священнослужитель, в голосе его прозвучало не только смирение, но и полное понимание. — Насколько я понял их сиятельство князя, вы только должны выразить соболезнование родственнице покойного. А сама процедура может происходить без вас.