Прекрасна и очень опасна

– Ты с какой печки упала, девочка? – тихо, зло спросил Григорий. – Или ты вообще живешь, как начинка в сдобном пироге, – наружу не высовываешься? Закопала брата – и забыла о нем? Знать о нем ничего не знаю и ведать не ведаю? Или ты не слышала, кто ему адвоката оплатил? Или не в курсе, кто ему передачи и переводы слал? Да пол-лагеря на тех посылках отъедалось, понятно? Думаешь, твои конфетки, да сигаретки, да переводики брату помогали выжить? Нет, моя хорошая. Ты инструкциям следовала, да? А она их обходила. Ради Сереги. Уж не знаю, кого она там подмазывала, только у нас в бараке и телевизор был, и холодильник, и питались мы с лагерного магазинчика, а не со столовки. И книжки в библиотеку она присылала. Конечно, все это было под твоим именем, это как будто сестра ему посылала, но мы не дураки ведь! То Лида Погодина брату Сереже пришлет кулечек подушечек, кило песку, банку сгущенки и пакет махорки да носки шерстяные. А то Лида Погодина шлет ящик тушенки, коробку колбасы копченой, коробку шоколадных конфет, ящик водки, упаковки витаминов, мыло дорогое, да зубную пасту, да теплое белье, да кассеты и книги… Конечно, Сергей половину начальству отдавал, да и оставшееся не сам-один под одеялом трескал, но кое-что ему перепадало. И помогало здоровье сохранить, и настроение у него всегда было какое надо. Это она, она все посылала, волчица! – Григорий сердито потряс письмом.

Вот теперь Лида и правда чувствовала себя дура дурой! И стыдно было – как никогда в жизни – за скудность своих передач. Но не из скупости же она отправляла такие скромные посылки! Следовала инструкции, правильно сказал Григорий. Раз в месяц можно было отправить то-то и то-то и определенную сумму денег. Она так и поступала, и ей даже в голову не приходило, что можно кому-то дать взятку – и изменить этот порядок. А что это, кстати, получается? Майя Майданская прикрывалась именем Лиды и засыпала Сергея продуктами, вещами и деньгами?

Странно. И что, все из чувства той же признательности, из-за которой она наняла ему самого дорогого адвоката?

Нет, все это очень странно.

– Знаешь, когда я домой с работы в неурочный час пришел и в койке со своей бабой застал любовника, я с ним не поцеремонился, – снова заговорил Григорий. – Стукнул по башке, а потом в окошко с восьмого этажа вытолкнул. Летите, голуби, летите! И шлюху эту надо было туда же отправить, да сил не хватило. Нет, дело тут не в жалости! – Он криво усмехнулся. – Она, как увидела, что я кавалера отправил в свободный полет, сразу бряк в обморок! И лежит, квашня квашней. Разъелась на моих деньгах – не поднять. Росту в ней, как и в тебе, примерно метр семьдесят, ну а весу пудов семь, не меньше. Ну что, мне всегда пышки нравились. Но это уже не пышка получилась, а… кулебяка! Короче, рычаг нужен, чтобы такое воздушное создание в окошко выкинуть. А рычага у меня и не было. Оставил ее валяться в бесчувствии, сам сел на кухне да и за бутылку. Там меня и повязали. И что ты думаешь? Эта курва, мало того что на суде меня топила, как могла, только что живым в могилу не зарыла, после суда моментально со мной оформила развод, из квартиры выписала, продала ее – а мы, между прочим, жили не где-нибудь, а в Питере! – и смылась куда-то в провинцию, ищи ее свищи! А мне ни разу ни перевода, ни посылочки, ни пачки той же махорки не прислала. Если бы не Серега, не доброта его, которой я век не забуду, я бы давно загнулся и подох. Давны-ым-давненько! Вот как поступает ваша сестра с тем, кого она ненавидит, на кого обиду держит. А если она посылками да деньгами убийцу своего мужа засыпает – это о чем говорит? Да неужто ты веришь в эту дурь, что Серега с Майданским тогда, возле вашего театра, вот так ни с того ни с сего повздорил?! Да они из-за этой бабы сцепились, ревность у них друг к другу была, должно быть, муж знал о чем-то или догадывался! Что, не веришь? Ты глаза-то разуй, дура набитая! Сама живешь, будто в консервной жестянке в морозильнике лежишь, пусть вреда от тебя нет, но и пользы никакой, так ведь не все такие! С каких щей эта баба рассыпалась перед Серегой? Из простой благодарности? Нет, у них роман был, любовь у них была, она его потому в лагере поддерживала, что надеялась: вот он воротится – и все промеж них снова засверкает-засияет. Надеялась, ждала – ну а потом и ждать перестала! И это письмишко ему прислала.

– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сорок пять сообщением Москва – Барнаул прибывает к первой платформе. Повторяю…

Григорий поморщился от громкого голоса диспетчера, незряче глянул за окно, потом перевел глаза на Лиду и потряс потертой бумагой, исписанной косым почерком: