Прегрешения богов

Гален улыбнулся уголками губ и шагнул вперед.

— Если бы Богиня мне предоставила выбор между троном и жизнью Холода, я бы тоже выбрал его жизнь.

У меня от этих слов заледенело все внутри. Но потом я поняла, что Гален нарочно вызывает огонь на себя, и моя тревога ушла. Мне вдруг стало спокойно, почти весело. Настроение переменилось так резко, что ясно было — это воздействие извне.

Гален неторопливо пошел к Баринтусу, протягивая руку словно для рукопожатия. О господи, он нас всех зачаровывал, именно он это мог — из очень немногих, — потому что его магия не проявлялась внешне. Он не светился, не мерцал, ничего не делал — просто был приятным, и ему хотелось ответить тем же.

Баринтус не повторил своей угрозы, глядя на медленное, осторожное продвижение Галена.

— Значит, и ты дурак, — бросил Баринтус, но ярости в его тоне поубавилось, и следующая волна плеснула в окна с меньшей силой — они не задрожали.

— Мы все любим Мерри, — сказал Гален, — разве не так?

Баринтус нахмурился, озадаченный:

— Конечно, я люблю Мередит.

— А следовательно, мы все на одной стороне?

Баринтус нахмурился сильней, но все же слегка кивнул. Односложный ответ прозвучал тихо, но отчетливо:

— Да.

Гален почти подошел к нему, уже готов был положить руку на плечо — а если его гламор так хорошо действовал на расстоянии, то прикосновение разрешит всю ситуацию мгновенно. Никакой дуэли не будет. Даже понимание подоплеки не отменяло полностью эффект Галеновых чар, а меня-то они только краем задели. Направлены они были на Баринтуса. Гален хотел его успокоить. Хотел, чтобы он остался нам другом.

Снаружи донесся крик — нет, не из-за окна, из-за двери. Кричали где-то в доме, тонким перепуганным голосом. Гламор у Галена работал как у всех: от внезапного крика он рассыпался. В приливе адреналина все схватились за оружие, кроме меня — у меня были собственные пистолеты, но на пляж я их с собой не брала. Впрочем, от них не было бы толку, потому что Дойл тут же толкнул меня на пол за кроватью и велел Галену меня прикрывать. Сам он, конечно, отправился выяснять, что там за крик.

Гален встал на колени рядом со мной, с пистолетом наготове, только не наведенным на цель — потому что цели не было видно.

Шолто открыл дверь, стоя сбоку от нее, чтобы не подставиться под пулю. Когда он не выполнял обязанности царя, то состоял в страже королевы, а потому отлично знал возможности современного оружия, а также удачно пущенной стрелы. Баринтус распластался у другой стороны двери; ссоры были забыты — надо было делать то, на что их натаскивали дольше, чем существуют Соединенные Штаты.

Не знаю, что они увидели за дверью, но Шолто осторожным шагом двинулся вперед, с пистолетом в одной руке и мечом в другой. Баринтус скользнул за дверь на вид безоружный, но практически бессмертному тренированному бойцу семи футов ростом оружие не всегда нужно. Он сам по себе оружие.

Следом, пригибаясь, двинулся Рис с пистолетом в руке. Холод и Дойл тоже умчались с оружием наготове, и во внезапно опустевшей спальне остались только мы с Галеном. Пульс стучал у меня в ушах, бился в горле — не от страха перед тем, что заставило кричать кого-то из моих телохранительниц, а от мысли, что кто-то из моих возлюбленных, отцов моих детей, может не вернуться обратно. Смерть слишком рано ворвалась в мою жизнь, чтобы не понимать: практически бессмертный и бессмертный — не одно и то же. Смерть моего отца показала мне разницу.

Может быть, будь во мне достаточно королевского, чтобы пожертвовать Холодом ради короны, я бы сильнее беспокоилась о попавших в опасность женщинах, но я была честна с собой. С женщинами я едва начала завязывать дружбу, а этих мужчин я люблю. Ради любимых можно пожертвовать многим. Кто утверждает обратное — либо не любил, либо врет самому себе.

Послышались голоса — но не крики, просто разговор. Я прошептала Галену:

— Ты слышишь, о чем говорят?

У большинства сидхе слух острее человеческого, у меня — нет. Гален склонил голову набок, прислушиваясь; пистолет смотрел в открытую дверь, готовый выстрелить в любого, кто покажется на пороге.

— Женские голоса. Слов не разбираю, но одна из них Хафвин, потом еще одна рыдает, а Шаред взбешена. Вот голос Дойла, а вот Иви, он взволнован, но не злится. Скорее чем-то испуган и расстроен.

Гален посмотрел на меня, недоуменно хмурясь.

— Такое впечатление, что Иви в чем-то раскаивается.

Я тоже нахмурилась:

— Иви никогда ни в чем не раскаивается.

Гален кивнул, и вдруг его внимание полностью обратилось на дверь. Палец, на который я смотрела, начал давить на крючок. Мне из-за кровати ничего не было видно. Потом Гален поднял пистолет к потолку и громко выдохнул — я поняла, что еще чуть-чуть, и был бы выстрел.

— Шолто, — сказал он, вставая и подавая мне руку. С его помощью я тоже поднялась.

— Что там такое? — спросила я.

— Ты знала, что Иви с Догмелой провели ночь вместе? — ответил Шолто вопросом.

Я кивнула.

— Не то чтобы именно это, но знала, что Иви и Бри выбрали каждый себе пару среди женщин.

Шолто улыбнулся и покачал головой с видом одновременно задумчивым и повеселевшим.