Преемственность

В Офурте очень жестко соблюдались традиции, в том числе и те, что затрагивали отношения между мужчиной и женщиной. Близость разрешалась только в браке, а судьбе нарушивших этот закон можно было лишь посочувствовать. Позорный столб в Больших Вардах использовался как раз для таких вот несчастных, нарушивших запрет. И мужчину, и женщину раздевали и привязывали к столбу, где их либо забивали камнями, либо заставляли сидеть несколько дней, слушая оскорбления от людей.

Именно поэтому все ровесники Уильяма очень рано обзавелись семьями и именно по этой причине он и не прикасался к Линайе. Если с поклонением богам ещё можно было поспорить, то традиции Офурта относительно близости с женщиной впитались с молоком матери и так прочно засели у него в голове, что он не мог представить, что может быть как-то иначе.

Спустя несколько недель, осень.

Уильям лежал в кровати, закинув нога на ногу, и задумчиво перелистывал страницы книги «Травы». За полтора сезона, проведенных в камере, он успел прочесть от корки до корки четыре книги, и все они были посвящены целительству и травоведению. По его просьбе Йева приносила лишь эти книги.

Целительство в Офурте, как и на прочем Севере, было привилегией богатых людей, потому что обучение этой профессии стоило дорого, а школы располагались лишь в крупных городах. Собственно, поэтому хороших лекарей в обычных деревнях не водилось, а сборами трав занимались самоучки, такие как бабушка Удда. Время от времени какой-нибудь путешественник появлялся в Больших Вардах и гордо называл себя целителем. Тогда все жители Вардов выстраивались к нему в очередь с даренами в руках и своими болезнями на устах, но часто оказывалось, что тот, кто называл себя лекарем, был на самом деле лишь шарлатаном или таким же самоучкой, как и все прочие травники.

Любое образование, будь то целительство, сбор податей или, например, военное искусство стоило баснословных денег. Родителям, чтобы дать профессию своему чаду, приходилось тратиться на съемное жилье в городе, где располагалась какая-нибудь академия, на пропитание и на весьма приличные взносы за само обучение. Легко можно было догадаться, что ребенок из простой семьи мог пойти лишь по стопам своим родителей и стать каким-нибудь лесорубом, рыбаком или портным. Да и тому же письму в деревнях учили не всякого, а лишь детей Вождей, старших Служителей. И книги по причине общей безграмотности в поселениях не водились — они просто никому не были нужны.

Из грамотных в Вардцах Уильям был единственным, а вот в Больших Вардах умением читать и писать владели Вождь Эхор, купец Осгод и его старший сын-наследник, Борофф. Поэтому Уильям, грезивший о профессии целителя, пользовался случаем и заучивал наизусть книги из графской библиотеки.

Все его свободное время было посвящено либо чтению, либо Йеве, а та приходила часто, и ближе к концу лета уже осмеливалась лежать в его объятиях по несколько часов, но только когда ее отец надолго покидал замок. Молодые привязались друг к другу. Уильям порой нетерпеливо ходил из угла в угол, нервно вслушивался, ожидая уже столь желанного шелеста юбки и торопливых шажков. А когда Йева запаздывала, то иногда он складывал руки на груди и встречал ее шутливым нахмуренным взглядом, отчего девушка всегда веселилась и начинала задорно хохотать.

Граф заходил редко. Когда Уильям перестал сыпать вопросами, как из рога изобилия, и смирился, пребывая в ожидании суда, Филипп фон де Тастемара забыл о нём и занялся насущными вопросами. Лишь изредка он поднимался наверх в тюремное крыло, ставил стул посреди комнатушки и вежливо интересовался его состоянием. Улыбался, кивал, выслушивал и уходил. Больше посетителей у Уильяма не бывало, поэтому для него единственной ниточкой, связующей с миром, стала Йева.

И вот, после приятно проведенного времени в обнимку с Йевой, Уильям читал в лунном свете, подоткнув под шею подушку. Теперь ночь для него стала лишь сумерками, и в темноте он видел все, что было написано в книге, почти так же отчетливо, как и при свете.

Неожиданно его тонкий слух уловил тихие шаги нескольких человек. Они, словно крадучись, приближались к его камере. Это был не граф с его стремительной и энергичной походкой, это была не Йева с ее шелестящим по полу платьем, и это были точно не шаркающие шаги старика Него. Но тогда кто?

Дверь тихонько отворилась, Уильям уже стоял посреди комнаты в нетерпении. Он знал, что тюрьма хорошо охраняется, поэтому был уверен, что это кто-то из слуг Филиппа — возможно прислали людей для перевода его в верхние комнаты, как и обещал граф.

Но в тюремную комнату зашли не слуги, а трое незнакомцев, с покрытыми капюшонами головами. Лица: оцелованные жарким южным солнцем, с янтарными глазами и широкими носами, — выдавали в их облике иноземцев. И хотя одежда их была скроена и сшита на северный лад и представляла из себя простой дорожный костюм, на поясах гостей покоились длинные и узкие кинжалы — оружие, пригодное для темных дел на юге.