Преемственность

Но вместо слов благодарности, которые Филлип ждал от дочери, он увидел, как та смертельно побледнела. Схватившись рукой за ворот черного отцовского котарди, обшитого золотыми воронами, а другой — за кушетку, девушка, казалось, совсем перестала дышать и с ужасом воззрилась на отца. Ничего не понимая, граф смотрел на перепуганное лицо дочери, пока, наконец, не догадался о причине такого поступка. Из его груди раздался то ли вздох, то ли стон.

— Дочь моя, я же предупреждал тебя не питать иллюзий по поводу отношений с рыбаком.

— Дело не только в Уильяме, — вполголоса, почти шепотом, ответила Йева. — Я никогда не стремилась к этому дару, отец, он мне не нужен! Передайте его лучше Леонардо, который так страстно жаждет крови Старейшины…

— Я не буду этого делать. Гиффард предупреждал меня и раньше о том, что Леонардо не достоин дара, но я не верил! Надеялся, что сын с годами поумнеет. Однако Лео показал себя в Райве наихудшим образом. Так что ты примешь кровь Гиффарда, дочь моя. — В голосе Филиппа зазвучали металлические ноты, он постарался сурово посмотреть на свою дочь, но вышло скверно.

— Не нужно… — совсем тихо сказала Йева. — Пап, я и так вас люблю, и без всякого дара… Не нужно мне никакое бессмертие.

— Что за дети, — проворчал устало Филипп, отвернувшись и уставившись в окно. — Один жаждет, но не достоин, вторая отказывается.

В комнате повисла гробовая тишина. Стало слышно слуг, занятых работой по замку: шуршание березовой метлы, скребки, топот. В конце концов молчание нарушила Йева. Она с мольбой посмотрела на отца, тот, почувствовав взгляд, повернулся к ней и чуть отодвинул от себя, чтобы видеть каждую эмоцию на её лице.

— Отец…

— Да, дочь моя.

— Может быть… может… — Взгляд Йевы заметался по кабинету, она часто заморгала и задержала дыхание. — Может, не стоит убивать Уильяма?

Лицо графа, и так бледное само по себе, стало еще белее от слов Йевы. Он тяжко вздохнул и нахмурился.

— Нет… Йева, в твои тридцать восемь лет пора бы уже иметь ясный разум, не затуманенный привязанностью к очередному любовнику, коих на твоем веку будет еще много.

— Я… я действительно привязалась к Уильяму больше положенного, не хочу этого скрывать. Однако, я вижу, что я для него лишь вторая — он болен Кельпи, она единственная, кого он любит.

— Так и есть. Увы, дочь моя, — Филипп посмурнел, вспомнив о демонице, — его душа крепко связана с Вериателью, и они оба зависят друг от друга. Я рад, что ты это понимаешь. Но в чем же тогда дело?

— Я хотела бы видеть в нем хотя бы брата, отец… Он же достоин этого… Он относится к вам, как к отцу. Да и ты уже к нему привык. Уилл помогает и очень быстро вникает во все. Пап, вы же сами все видите…

— Это исключено, — процедил Филипп. — Я уже отправил письмо в Йефасу, где подробно расписал ситуацию и свою просьбу. Послания также переданы всем лояльным нашему роду Старейшинам. Уильям уже мертв, дочь моя. В Йефасе приговор лишь приведут в исполнение.

— Но ведь это вы писали, отец… Значит всё можно поменять! — На глазах Йевы выступили слезы, и она умоляюще посмотрела на Филиппа. — Неужели за столь долгую жизнь все ваши чувства настолько охладели?

— Увы, чувства и эмоции никуда не деваются даже у тысячелетних Старейшин, моя дорогая дочь. Их лишь все чаще затмевает голос разума. Уильям — хороший парень, не лишенный благородства, умный, вежливый, хоть и простодушный…

— Так что же мешает отказаться от твоего собственного решения?

— Слишком много сделано, дочь, для того, чтобы спасти кого-то из вас, одного из моих любимых детей. И если я изменю свое решение, то потеряю лицо среди подобных себе, — с горечью ответил Филипп. — Уильям всего лишь инструмент для достижения цели, Йева.

— А если я откажусь ехать с вами? — в зеленых глазах девушки появилось упрямство.

Филипп ласково посмотрел на дочь и усмехнулся.

— Тогда придется засунуть тебе кляп в рот, связать и отправить с верными и преданными мне рыцарями в Йефасу другим отрядом, — тихо рассмеялся он. — Йева, вся наша жизнь состоит из жертв. Мы жертвуем золотом, здоровьем, счастьем, любовью, властью, чтобы получить что-то другое из перечисленного мной. Это баланс жизни, естественный ход вещей, и ничего нельзя изменить.

— Вы же сами и пытаетесь изменить этот естественный ход жизни, передав кровь Уильяма, который получил ее заслуженно, нам. А заслужили ли мы, отец? Нам просто повезло, что ты нас спас и вырастил как собственных детей.

— Йева, Йева… — покачал головой Филипп.

Йева вновь уткнулась в грудь отца, дрожа всем телом. Филипп прижал её к себе и попытался успокоить, гладя по волосам и спине. Свою маленькую дочь Филипп хорошо знал и понимал, что, несмотря на все ее попытки воспротивиться, она поступит так, как он ей скажет и никак иначе.

— Что же скажет Леонардо, отец?

— Ничего ему пока не говори. Ранее я хотел отправить его к королевскому двору в Габброс, под крыло Горрона Де Донталя, но в свете последних новостей это скорее всего будет уже невозможно.

— Почему?