Предвыборная страсть

— Не нравится ему, — Лебеда кивнул на Андрея. — Жить хочет, сучий потрох. — И заорал вдруг: — Кранты тебе, козел! Все, хана, понял?! Сгниешь в тюряге — это в лучшем случае! Да ладно, я сегодня добрый, не с пустыми руками пришел к тебе, Барон.

Не выпуская пистолета, он достал из кармана куртки пузатую бутылку, поставил на газету рядом с водкой.

— Зачем пришел?

— Неприятности. Какие-то суки автоматчиков наняли, чуть не пришили в моем же кабаке. А бабу, похоже, кончили. Ну и что дальше? Менты вместо того, чтобы автоматчиков искать, учинили облаву на меня. Куда ни сунусь, везде ребятки говорят: были и еще будут. Побегал маленько, а потом про тебя вспомнил. До ночи перекантуюсь, а там в Ростов махну.

— Ну так рассказал бы ментам, что не ты, а в тебя стреляли, — посоветовал Барон. — Чего бегаешь?

— Да они ж, суки, бешеные! Может, ребятки Гены Бугаева и стреляли. Возьмут меня и кончат при попытке… сам знаешь, как у них делается.

— Значит, есть за что.

— В нашем деле всегда есть за что, Барон… — Он умолк, задумчиво поковырял в носу, а потом вдруг истерично захохотал. — Суки паршивые, думают, никуда не денусь, раз у меня тут дело! А я кабак и казино пару дней назад с потрохами толкнул одному краснодарскому чувачку! И все бабки далеко от этой вонючей деревни пристроил!

— Выходит, давно собирался когти рвать отсюда?

— Если есть возможность, кто же не захочет сдернуть из Прикубанска в Москву? У меня — есть. Ну давай, вмажем, что ли. Скажи Нинке, пусть мою бутылку откроет, классное пойло, виски, сто двадцать тысяч отвалил за пузырь. Это тебе не «Звезда помойки». — Лебеда махнул ногой в сторону водки.

— Я с этим дерьмом пить не буду, — Андрей поднялся.

— Чего-о?! — с угрозой протянул Лебеда.

— Спрячь пистолет, и я тебе скажу, чего. И покажу.

— Ты слыхал, Барон? Здесь его пристрелить или вытащить на помойку?

— Спрячь пушку, — в третий раз сказал Барон, тоже поднимаясь с матраса.

47

Голова была тяжелой, даже простые решения принимались с трудом. И во всем теле чувствовалась невероятная усталость. Больше всего хотелось положить голову на стол и уснуть прямо в кабинете.

Но Лера знала, что это ложное желание. Сон все равно не придет, в лучшем случае охватит уставший мозг тяжелая дрема, после которой не станет легче. А скорее всего, навалятся тоскливые мысли, с ума можно сойти от них!

Поэтому нужно было работать, работать — это хоть немного отвлекало ее, ненадолго помогало забыть страшную реальность, в которую она попала: муж погиб, послезавтра похороны. Любимый, единственный, родной и близкий человек, подозревается в убийстве и вынужден скрываться. Вашурин угрожает какими-то страшными разоблачениями, вынуждает уйти из предвыборной гонки. И, похоже, он действительно что-то знает, иначе не был бы так нагл и уверен в своих действиях.

Семейная жизнь — катастрофа, любовь — трагедия, карьера — провал. На что еще надеяться?

Полный крах.

Но и работать было трудно. Все, конечно же, выражали глубочайшие соболезнования, предлагали помощь, а потом, забыв о том, что говорили вначале, старались решить свои вопросы. И чем старательнее были уверения в сочувствии, поддержке, тем сложнее проблемы, которые она должна была решить, и сильнее злость, если она отказывала или просила подождать.

Так уж они устроены, эти люди, которые хотели улучшить свои дела, воспользовавшись временным замешательством мэра.

Правда, у парадной лестницы мэрии собрались человек двести, и если бы Лера принимала их, наверное, не услышала бы просьб о помощи, а только сочувствия горожан, которые сочли своим долгом поддержать ее в трудную минуту. Но тогда бы ей пришлось весь день слушать одно и то же…

— Маша Лобанкина, — официальным голосом сказала Марина. Она все еще злилась на свою начальницу, Лера чувствовала это, но конфликтовать с секретаршей просто не было сил. — Вы сможете принять ее?

— Да, пусть войдет, — машинально сказала Лера.

Предположить, что нужно дочери Лобанкина, она не смогла. Что-то нужно… Может быть, Юрий Иванович послал или Осетров… Могли бы и позвонить.

Маша подошла к столу, уселась в кресло, с вызовом посмотрела на хозяйку кабинета.

— Я слушаю тебя, — усталым голосом сказала Лера.

— Понимаю, что сейчас не время для таких слов, — дерзко сказала Маша, — но я должна сказать, что ненавижу вас!

— Могла бы и потом это сделать, — спокойно сказала Лера. — Хочешь, я назначу тебе встречу дня через три, тогда, наверное, хотя бы смогу обидеться. А сейчас, извини. — Она печально улыбнулась, развела руками. — Ни понять, ни принять к сведению… просто нет сил.

— Да я бы сроду не пришла к вам! — закричала Маша и вдруг заплакала, по-детски вытирая глаза кулачками. — Если б… если б он не попросил…

— Андрей? — подалась вперед Лера. — Ты видела его?

— Ви-и-идела…

— Рассказывай!

Жесткий, властный голос мэра подействовал на девушку. Шмыгнув носом, она уставилась на Леру, все еще всхлипывая, но прежней дерзости в ее глазах уже не было.