Предсказание – End

Ладно, это еще надо как-то обдумать, осмыслить. А вот происшествие с членовредительством, с нанесением себе ран – это факт, от которого не отмахнешься, классическое проявление психопатии, истерии. Герман Либлинг, отвергнутый девушкой, тогда уже испытывал ярость, неудовлетворенность, но до поры до времени обращал все это на себя. Такие вещи с психопатами маниакального склада бывают, случаются.

А закончилась вся эта психопатия кровавым убийством в парке…

«Нечистая это история с убийством в парке», – отчетливо вдруг вспомнились слова, сказанные патрульным Лузовым прошлой ночью. А для Фомы, кажется, все с самого начала было ясно…

– Вот, пожалуйста, готово дело – как на киевском майдане. А позже еще больше народа соберется.

Это громко сказал один из оперативников. Мещерский машинально глянул в окно машины – они как раз проезжали площадь. Возле продуктового магазина толпились люди. В основном пожилые, но хватало и молодежи – домохозяек с колясками и хмурых испитых парней в линялых «олимпийках» и «адидасах». Магазин, в котором еще продолжали работать сотрудники милиции, был оцеплен патрульными. За оцепление никто из собравшихся проникнуть не пытался. Собравшиеся глазели на происходящее и, сбившись в кучки, что-то тихо и взволнованно обсуждали.

– Теперь опять пойдут чесать языками, – хмыкнул один из оперативников. – Только-только все успокоилось после той аварии, где семья-то погибла, утихло, улеглось, а теперь снова-здорово.

– Темный все же у нас народ, – согласился другой. – Ведь сами же сознают, что бред все полнейший, а все равно… Вроде как зараза это, только вот не поймешь, с какой стороны этой заразы ждать.

– Раскрывать надо быстрее все это дерьмо, вот что. Прокурор наш Костоглазов хоть и дундук хороший, но в этом я с ним на все сто согласен. Раскрыть, проинформировать население о результатах – сразу вся эта свистопляска уляжется.

– Костоглазов уже землю носом роет, сегодня в восемь утра совещание в прокуратуре собрал по итогам ночного осмотра. Ему ничего другого не остается – из Москвы турнули, с такой должности и к нам на периферию, так что для него это теперь дело принципа. С мэром-то они друзьяки, но в случае чего, если какие-то эксцессы на почве этого происшествия в городе начнутся, Шубин ему не простит.

– А что в Москве-то у него не сладилось? Почему с должности поперли? Кого-то из начальства не уважил или за использование служебного в личных целях?

– За семейные дела.

– Любовница, что ли?

– Что-то там с отцом – семейное… Жлобская какая-то история, я в главке краем уха слыхал. Отец-то у него в нашей системе работал, в пожарных частях, полигон наш обслуживал, ну а сынок-прокурор спасибо ему сказал, – оперативник хмыкнул. – А насчет любовниц это не к прокурору Костоглазову, это как раз к Шубину есть вопросы. Убитая-то Куприянова когда-то в прошлом сожительствовала с ним. А чего это он ей вдруг квартиру-то новую в обход существующей очереди в нарушение всех правил выделил? Ведь погореть же мог на этом крупно, случись федеральная проверка. А вот рискнул, дал квартиру в новостройке – за прошлую любовь, видно. Да она сама-то, Куприянова, – до нас по оперативным каналам информация доходила – как примет на грудь граммов двести пятьдесят, так все своим подругам и дружкам-собутыльникам хвалится: дал мне Севка Шубин квартиру и даст все, чего у него ни попрошу. Что ж, старая любовь крепка. Я ее помню, хороша она была лет этак десять-пятнадцать назад.

Беседа оборвалась у подъезда прокуратуры. Мещерского повели прямиком в приемную прокурора Костоглазова.

– Вот здесь подождите, пожалуйста.

В приемной, выдержанной в строгом офисном стиле, за старым компьютером корпел секретарь-референт. За окном золотом блестели купола Михайло-Архангельского монастыря. Мещерский терпеливо ждал вызова. В приемную то и дело заходили сотрудники:

– Вот данные судмедэкспертизы, Илья Ильич просил. Срочно по факсу из экспертного окружного бюро прислали.

Наконец двери прокурорского кабинета открылись, и оттуда вышли мэр Шубин и Иван Самолетов. Увидев в приемной Мещерского, они оба на секунду застыли в замешательстве.

Мещерский встал, вежливо поздоровался. Глянул на мэра Шубина с любопытством. Покойная продавщица Куприянова была когда-то его любовницей. Про это и Фома говорил, помнится. Ну и как он – сильно переживает теперь по поводу ее смерти?

Мещерский вынужден был отметить, что Всеволод Шубин переживал – и это было очень даже заметно со стороны. Мещерский вспомнил их первую встречу там, на площади, когда он с пеной у рта распекал кого-то из своих подчиненных, поминая палку для битья. Потом появилась Куприянова, и было так странно видеть со стороны, что она – простая торгашка и так фамильярничает с отцом города. Ну, теперь-то ясно. Что не позволено обычным продавщицам, то разрешено бывшей сердечной зазнобе…