Предсказание – End

Кира была на своем рабочем месте – за стойкой. Мещерский этому обрадовался, но что-то во внешнем виде девушки его сразу смутило. Только приглядевшись, он понял, что Кира полураздета – клетчатые шортики и майка: так ходят дома, только-только поднявшись с постели, а не на работе, где полно посторонних. Волосы Киры были распущены, на лице было какое-то странное блаженное выражение – удовольствие, бесстыдство, восторг.

На лестнице стояла Кассиопея. Она тоже была полуодета, точнее, почти раздета: коротенькое кимоно из синего шелка было кое-как запахнуто и подпоясано. Опершись о перила, она смотрела вниз на…

Нет, не на Мещерского и не на женщину с сумкой почтальона, а на Марину Андреевну Костоглазову. Мещерский уже видел ее здесь однажды в салоне, правда, он не знал, что она жена прокурора. Он решил, что она клиентка салона, но что-то в ее облике, точнее, в выражении лица заставило его сразу в этом усомниться.

После того как номер в «Тихой гавани» был снят, а дорожная сумка спрятана в шкаф, Марина Андреевна и минуты не оставалась в гостинице. Отдала ключ на ресепшен и ушла в салон, следом за Либлингом.

– Вам что нужно? – неприветливо спросила она Мещерского.

– Я к Кире зашел, – он еще больше смутился под ее сверлящим взглядом.

В это время послышался громкий окрик женщины с почтальонской сумкой: «А я тебе говорю – немедленно домой!»

Возле ресепшен разыгрывалась странная сцена. Женщина с сумкой схватила Киру за плечо, грубо тряхнула:

– Кому говорю – домой, мерзавка!

– Пусти, мама! – Кира дернулась.

– Ты пьяная? Я тебя, дочь, спрашиваю – ты пьяная? – Мать Киры (весь Тихий Городок знал ее как Горелиху с местной почты) тряхнула ее сильнее. – Да что же это такое? Дома не ночевала, вид как у последней шлюхи… Да ты чем тут всю ночь занималась? Тебя в его машине видели. Что же это ты, с ним, да? Да ты знаешь, кто он такой, а? Что про него люди-то говорят?

– А, все ерунда. Е-рун-да! – Кира погрозила пальцем и покачнулась. На ногах своих длинных и стройных она держалась нетвердо.

– Пошли домой! – Мать, рассвирепев, попыталась схватить ее за волосы.

– Пусти меня! – Кира остервенело ударила ее по руке. – Чего ты ко мне пристала, я давно взрослая. Могу и буду делать, что хочу. И с кем хочу. И пошли вы все от меня! И Самолетов пусть убирается, я, может, из-за него вчера чуть не сдохла там… там…

– Что ты несешь? Совсем спятила? – Мать ее оглянулась на Марину Андреевну, словно ища помощи у жены прокурора.

– Вам лучше уйти отсюда, – сухо сказала та.

– И это говорите мне вы?

Марина Андреевна лишь пожала плечами.

– Последний раз говорю, мерзавка, идем домой, подумай, что в городе скажут. – Мать Киры бросила умоляющий взгляд на Мещерского. – Подумай о себе, ведь он же, этот твой… он же форменный живодер!

– Замолчите! – крикнула сверху Кассиопея. – Замолчите и убирайтесь отсюда! Не видите, что ли, она не хочет идти с вами, она останется здесь!

– Иди домой, мама. Я приду. Потом, позже. Может, сегодня, может, завтра. – Кира словно с трудом справлялась с речью.

Мещерский подумал – нет, она не просто пьяная, кажется, тут замешано и еще что-то, кроме алкоголя.

Мать Киры, сгорбившись, поплелась к двери.

– Вы от Фомы? – громко спросила Мещерского Кассиопея. – Он что-то хотел мне передать?

– Я не от Фомы, я просто… я вот к девушке по делу. – Мещерский почувствовал, как же он по-дурацки выглядит в этом косметическом мирке.

Но его тут же прошила неожиданная мысль: нет, это не просто салон. Какие-то они тут все чудные… Одеты, точнее, раздеты, как в борделе. А выражение лиц… где же, у кого он видел такие лица?.. Где? У кого? Да, точно, в той передаче по телевизору. Случайно включил, а там репортаж про секты… Показывали женщин-сектанток, и у них были точно такие же лица, точно такие же глаза – в них нормальному человеку так трудно глядеть: сплошной какой-то мираж потусторонний, эйфория, заторможенная покорность и одновременно дикое неприкрытое соперничество…

Соперничество? Здесь, между ними? По отношению к кому?

– Кира, я… помните меня? Наш с вами разговор – тот, на улице? – Мещерский обращался к Кире, затылком чувствуя на себе взгляды Кассиопеи и Марины Андреевны. – Кира, я вот что хотел уточнить у вас. Вы сказали, Куприянова при вас кому-то звонила по телефону тогда.

– Звонила. Точно, – Кира кивнула. Волосы закрыли ее лицо, она отвела их рукой. Она была похожа на русалку – ту андерсеновскую русалку, которой подводная ведьма дала волшебное одурманивающее зелье. – Она стояла вот тут. И телефон был тут. Я рядом с ней. Я вспомнила. Она сказала: «Надо встретиться». Еще сказала: «Теперь все по-другому. Они оба здесь, думаешь, им не интересно будет узнать то, что знаем ты и я?»

– Кому она это сказала? С кем хотела встретиться? Кира, это очень важно, может, она имя называла? – Мещерский коснулся ее руки, потому что взгляд ее уплывал.

– Имя? Постойте, она называла имя…

– Чье? Кира!

Но она больше не слушала его, не интересовалась ни им, ни его вопросами. Она смотрела вверх, на лестницу.