Предшественник

Конца коридора не было видно. Деревьев и кустов тоже. Лампы теперь гасли одна за другой, едва мы проходили мимо, а когда я обернулся, то увидел длинную тень — она уставилась на нас, прислонившись рукой к дверному косяку. Затем она пропала.

— Он здесь? — спросила она.

— Да, — сказал я.

Она сделала шаг, затем другой, и я какое-то время следовал за ней, позволяя ей вести себя.

Мы подошли к месту, где стена сменялась огромной стеклянной клеткой с меняющейся и мельтешащей темно-коричневой влажной массой, нарушаемой лишь кровавым блеском.

— Что это? — теперь был мой черед спрашивать.

Она ответила не сразу.

— Скворцы. Их очень много и им так тесно, что они не могут двигаться и сковывают друг друга.

Теперь я различил крылья, клювы и пернатые головы. И глаза — живые, беспокойные, измученные.

— Для чего они могли ему служить? — спросил я.

Она лишь надрывно усмехнулась, взяла меня за руку и попыталась оттащить прочь. Я воспротивился.

— Для чего они могли ему служить? — повторил я, но она по-прежнему не отвечала.

Я заметил вход в клетку. Небольшая комнатка внизу, в которую человек мог вползти, чтобы закрыть за собой дверь и открыть другую, полупрозрачную, ведущую к птицам. Вовнутрь вел красный след, который затем возвращался обратно.

Она заметила, куда я смотрел.

— Для чего туда заходить? — спросила она.

— Тогда я смог бы узнать, для чего, — сказал я.

— Может, смог бы, а, может, и нет. Но вышел бы оттуда безумцем.

— А сейчас я не безумец?

Глядя на стеклянную клетку, я никак не мог рассмотреть отдельного скворца. Они стали чем-то иным.

— Ловушка, — сказал я, уводя от них взгляд.

Она пропустила меня вперед. У нас не было оружия.

Я сказал, что не было.

Был ли я прав?

* * *

Свет позади нас затухал. В окнах теперь не было видно леса — лишь тьма. Ночь уже наступила и продолжалась, пока мы проходили по коридору. Скворцы не шли у меня из головы. А вместе с ними — беззвучные крики, что раздавались у них внутри.

Мы подошли к просторной обособленной зоне, выдолбленной во внутренней стене. Я и не думал, что такое возможно внутри дома, пока не вспомнил о втором этаже и о том, что своей крышей со шпилем он напоминал часовню.

В этой зоне лежало огромное человеческое тело, собранное из множества других тел. А в его вспоротом брюхе были тела животных — настолько разных, что невозможно было описать. Расчлененные и собранные вновь, они создавали собой еще более странных существ. И у этих существ были свои существа. Пока мы наблюдали эту картину, она словно удалялась от нас, как если бы мой разум желал как можно дальше отстраниться от нее. Лицо исполина тоже было неоднородным — как сшитое из лоскутов несметных возможностей. Плоть — это всего лишь плоть, кожа — всего лишь кожа, мышцы — всего лишь мышцы. Все могло меняться и становиться иным. Здесь царило отчаяние, будто нечто тщетно пыталось найти решение, которое никак не приходило.

След, тянувшийся по стенам, потолку и полу, продолжался и за стеклом, отделявшим нас от этого зрелища. Здесь он прерывался, хотя коридор уходил дальше. Каким-то образом эта особенность взволновала меня сильнее, чем клетка со скворцами, — и даже сильнее, чем тело, напичканное телами, лежавшее перед нами.

— Что мы значим? — шепнула она.

Я понимал, что она имела в виду «Что это значит?», но сказала не так.

— Иди дальше, — ответил я. — Уже почти конец пути.

— Каким будет этот конец?

— Большой человек уже рядом, это точно.

— Но у нас нет оружия.

— Это и есть наше оружие.

— Я думала…

— Стой.

* * *

Сначала казалось, что коридор упирался в глухую стену — которая приводила в такое же замешательство, как если бы мы следовали за рукой, что заканчивалась обрубком. Но нет: он снова изгибался, и за поворотом выходил на кабинет большого человека. Необычный стол. Отсутствие окон. Всевозможные части тел тварей, разбросанные по полу. Никаких стульев. Да в них и не было нужды.

В свете настольной лампы мы увидели огромного ворона. У него был крупный жуткий клюв — словно стальной, но сложенный из более рыхлого материала, похожего на дерево, и изрешеченный червоточинами и щелями. В клюве щелкал черный язык. Голова его напоминала стенобитное орудие. Тело было размером с мастифа. Вместо лап и когтей — толстые человечьи руки. Ногти — длинные, закругленные и желтоватые.

Ворон наклонил голову и повернул к нам свой огромный, бездонный глаз — иссиня-черный миндаль с крошечным отблеском отраженного в нем света.

— Им понадобилось немного времени, — сказал ворон глубоким, благородным голосом. — Совсем немного.

При звуке его голоса моя напарница начала плакать, и ее тихий плач отозвался эхом откуда-то из глубины.

Но у меня была цель. У нас была цель. Сейчас, когда это не имело значения, я взял ее вялую, холодную руку в свою и крепко сжал.

— Мы должны доставить сообщение, — сказал я.

— Да? — отозвался ворон, строго глядя на меня. Тогда я заметил, что весь его острый клюв был испачкан в засохшей крови. — И что же это сообщение? Я тут вообще-то занят.

— Ты должен прекратить. Ты должен прекратить, — произнес я.

— Прекратить что? — из-под черных перьев исходило недоумение.