Председатель

– Кадетам от убийства в Царском теперь не отмыться, так что флаг им в руки, барабан на шею, – делегаты усмехнулись, а я продолжил. – Опять же, если сейчас взять власть, то мы все проблемы не вытянем. А так, в тени Думы, подучимся на ходу, разделим ответственность – заслуги нам в зачет, а за провалы пусть эти клоуны отдуваются.

И тут как прорвало. Заговорили почти все сразу, перебивая друг друга, выкладывая давно задуманное и только что пришедшее в голову.

– Надо съезд Советов готовить, общероссийский.

– Правильно, причем в Москве.

– И профсоюзов! Сперва по отраслям, потом общий.

– А что с армией? Солдаты воевать не желают.

– Запасные да, не желают, им и тут хорошо.

– Фронт хочешь-не хочешь, держать надо. Если немцы сомнут, революции гаплык.

– Значит, нужно как-то усиливать армию, – кивнул Красин. – Создавать ударные части, отряды Красной Гвардии, объяснять, пропагандировать. «Ушел с фронта – отдал немцу свой хлеб», в таком духе. И никаких «демократизаций».

Все верно, несущий каркас, как в строительстве.

– Почему?

– А ты на улицы посмотри. И Царское Село вспомни. Стоит открыть калитку, такое попрет – потом не расхлебаем. Так что пока никакой воли комитетам в строевых и боевых вопросах.

Делегаты Совета переглянулись и только собрались возразить, как от двери неожиданно раздалось с легким грассированием:

– Здравствуйте, товарищи!

Я повернулся на знакомый голос – Ленин! Ленин и Андронов! Но как?

– По льду, товарищи, по льду. Балтика встала, так мы через Аланды на санях и вот здесь! – радостно сообщил Старик, вешая в углу пальтишко и ушанку. – В Швеции остались за старших товарищи Гарденин и Коба. Там сейчас составляют списки на выезд, за месяц должны сюда всех переправить.

Ну и отлично, теперь я за Питер спокоен. И за пропаганду тоже.

– Что решили? – присел к столу Ильич.

– Да все как планировали. Союз Труда входит во все общественные структуры и не входит в государственные.

– То есть де-факто брать власть, де-юре от нее дистанцироваться. Замечательно, замечательно! – Ленин потер озябшие руки. – Выборы в Учредительное собрание когда намечаются?

– Будем продавливать на февраль, чтобы собрать как можно раньше, примерно в апреле.

Глава 2

Зима 1917

На первом этаже давно знакомого заводоуправления Нобеля было шумно, многолюдно и накурено до неразличимости лиц в трех метрах, несмотря на то, что курильщиков выгоняли на мороз.

– Следующий! Лесснеровцы! – выкрикнул сидевший за столом парень студенческого вида и поправил большую тетрадь перед собой.

К нему сквозь толпу двинулись двое рабочих средних лет с красными повязками, еще один высунулся в дверь на улицу и крикнул «Максим! Максим! Наша очередь!». На него зашикали – из приоткрытой двери шарахнуло морозным воздухом, немного разогнавшим клубы дыма.

За спиной студента, занесшего перьевую ручку над записями, встал один из делегатов, которого я видел в особняке Кшесинской. Перед столом – дядьки-красноповязочники, кричавший и, видимо, тот самый Максим, куривший на улице.

– Завод Лесснера, вот список, – подал бумаги усатый дядька, – семьсот пятьдесят восемь человек.

Делегат принял бумагу, пробежал ее глазами и недоуменно спросил:

– Погодите, так вы что, котельный завод Лесснера? А где с механического, с «Нового Лесснера»?

– Курят они все, давайте пока нам.

– Черт с ними, выписывай.

Студент застрочил в книге, делегат размашисто расписался и протянул бланк усатому.

– Вон, в углу у делопроизводителя поставьте печать Петросовета и вперед, в арсенал. Телеги или автомобили есть? Двадцать шесть ящиков с винтовками и пятьдесят один с патронами.

– Есть, есть, – пробасил усатый. – Патронов только маловато, они же по шестьсот в ящике?

– По восемьсот, в пачках без обойм. Пока по пятьдесят на ствол, потом еще будет.

Лесснеровцы двинулись к выходу – кричавший и Максим радостно, а старшие недовольно крутя головами.

– Сахарный завод Кенига! Кениговцы! Тоже курят? Тогда фабрика Гергарди!

– Тут порядок, пошли, глянем, как на руки выдают? – потащил меня вглубь Красин.

Там тоже все было налажено и революционный прогресс двигался в ритме танго. Во дворе стояла пара грузовых АМО, с которых снимали тяжелые ящики и подтаскивали в помещение. Так же сидели за столами студенты-гимназисты, к ним по одному, громыхая тяжелыми ботинками, подходили рабочие – люди, никогда не державшие в руках не то что «катеньку», но даже и пятьдесят рублей. Студенты сверяли фамилию со списком, сзади из ящика подавали новенькую винтовку. Красногвардеец брал ее в руки, клацал затвором, его фамилию и номер винтовки вносили в разграфленную на клетки амбарную книгу и давали расписаться в получении.

Я улыбался, а Леонид с неожиданной досадой сказал:

– Надо было двести тысяч требовать.

– И куда бы ты их дел?

– Запас карман не тянет…

– Вот ты куркуль…

– Сам ты! Кто двести пулеметов и автомобилей захапал?

– Ну я.

– Вот! Ты жадный!

– Я не жадный, я хозяйственный.