Предназначение

Мне как раз в палату медсестра принесла поесть и я всю порцию хлеба и перловки отдал жене и сыну и те с невероятной быстротой поглотили еду. Я был только рад, ведь мой сын в эту ночь смог уснуть не на голодный желудок. Но оказывается руководству госпиталя это пришлось не по душе.

– Впредь не смейте отдавать съестное семье.

– Так они же на моих глазах умирали с голоду.

– Для них государство выделяет иную норму. Вам же как раненому красноармейцу положено для скорого выздоровление усиленный паёк. Если вам опять взбредёт в голову поделиться своей нормой с семьёй, то знайте это будет расценено как умышленное членовредительство.

Но не подкармливать голодающую семью я, несмотря на никакие угрозы, не смел, и в один прекрасный день меня вызвали к зам начальнику госпиталя.

– Для скорого выздоровления вам необходимо калорийное питание, а вы отдаёте свои калории семье. Это может быть расценено как умышленное уклонение от военной службы. Или вы собрались до войны оставаться тут на усиленном питании. С сегодняшнего дня я запрещаю всяческие визиты родственников к вам в госпиталь.

Прошло ещё 2 недели и от моей семьи не было никаких известий. Капитан-особист не забыл меня, и сразу после выписки я был зачислен в штат контрразведки. Но до того как приступить к новой работе мне дали недельный отпуск и я тут же помчался домой.

Блокадный Ленинград представлял зловещую картину. Холод и голод повсюду оставляли свои страшные следы. Не работал общественный транспорт, и я в жуткий мороз шёл пешком, и чем дольше я шагал тем сильнее сжималось моё сердце в дурном предчувствии.

Оно меня не обмануло. Уже во дворе нашего дома мне сообщили трагическую весть – умер от голода мой сынишка Гена, а жена Глафира лежала в холодной квартире при смерти. У нашего подъезда стояла медицинская «карета» и в неё загружали мертвецов. Я подошёл очень вовремя – в одном из умерших я узнал свою жену Глафиру. Я наклонился над ней и заплакал от отчаяния. Соседи подходили и соболезновали, хотя чувствовалось что от его избытка всеобщего горя души горожан успели достаточно зачерстветь.

Вдруг я почувствовал лёгкое дуновение из ноздрей Глафиры.

– Она дышит, она ещё жива!

Я кричал и было не ясно своим ором я хотел оживить жену или привлечь внимание медицинского персонала, который покачивая головой сочувственно подошёл ко мне.

– Считай что она уже мертва. Мы даже не успеем до морга довезти, как она перестанет дышать.

– И тем не менее я требую, чтобы вы занесли её обратно в квартиру.

– Да пойми ты чудак-человек. Ты ей ничем уже не поможешь. Поверь нам, через полчаса она перестанет дышать. Наша служба в этот район приедет не раньше чем через 2 недели и эти 2 недели тебе придётся провести рядом с окоченевшим трупом.

– Пустое. Не ваше дело. Верните тело обратно в дом.

– Ну как знаешь. Мы хотели сделать как лучше, но не наша вина, что ты такой упёртый.

Тело Глафиры понесли наверх и я побежал вслед за нею.

В квартире стоял жуткий холод. Было видно, что буржуйку не топили с тех пор, как умер Генка. Да и топить было некому и нечем. С наступлением холодов было сожжено всё, что могло гореть и приносить тепло. Вся деревянная мебель, книги и даже местами паркет всё пошло на растопку. Одна железная кровать одиноко стояла в углу да пару ветхих стульев рядышком.

Первое, что я сделал это начал выкорчёвывать паркет оттуда откуда не могла это сделать Глафира и вскоре буржуйка загудела, нехотя согревая ледяной воздух в квартире. В моём вещь мешке был солдатский паёк: сухари, 2 банки тушёнки, горсточка перловки, чай и пара кусков сахарина. Этот убогий список продуктов был целым богатством и даже спасением для жителя голодающего города.

Первое что я сделал это сварил из тушенки и перловки настоящий горячий супец, которым стал медленно кормить Глафиру. Она настолько обессилела от голода и холода, что едва открывала рот, с трудом глотая живительную пищу. По мере поглощения еды чувствовалось что силы постепенно возвращаются к ней. Она хотела что то высказать , но я приложил палец к губам и не дал выговорить.

– Ты ещё очень слаба, моя душа. Вот когда окрепнешь станем мы с тобой болтать с утра и до вечера. Но самое главное, обещай, что родишь мне ещё сыновей. Не сейчас конечно, а сразу после того как погоним фашистов из нашей страны поганой метлой.

С каждым днём жизнь возвращалась в молодое тело Глафиры. Она уже могла сама топить буржуйку и стряпать еду. Постепенно с её тела стали исчезать голодные отёки, и это был явный признак скорого выздоровления.

Отпуск мой кончился и я приступил к новой работе, на которой, к нашей радости давали приличный продуктовый паёк с помощью которого нам удалось пережить самую страшную зиму блокадного Ленинграда 41-42 годов….

– Вот, так вот Коля. Если бы я не настоял тогда то не было бы твоей бабушки не родился бы после войны твой отец, а затем и ты.

– А ещё мы все обязаны жизнью тому немецкому танкисту?

– Представь себе что да. Интересный был мужик. Он частенько приходит мне на ум.