Предназначение

-Значит, ты воин, не страшишься смерти? – Спросила она, и приблизилась к нему еще на шаг.

-Я похож на идиота? – Обиделся он. – Но если честно  признаться, даже испугаться не успел. А сейчас уж что ее бояться? В смысле тебя. Теперь уж точно твой. Со всеми потрохами. С руками и ногами. Или с тем, что осталось. Как такой красоте отказать? Веди, куда надо. По дороге не рвану.

Капюшон упал на лицо Мараны. Тень колыхнулась, как под легким дуновением ветерка, теряя свои очертания. И теперь он уже по настоящему испугался. Куда он, такой? Без тела без…

-Эй, эй… подруга. Куда же ты? А я?

Но тень успокоилась, капюшон снова упал с головы, открывая лицо богини.

-Твой мир, воин…

-Олегом меня зовут. – Прервал он ее.

-Твой мир давно отказался, воин, - Продолжила она, медленно и устало, словно не расслышав его слов. – Давно отказался от нас, старых богов. Теперь только Единый волен в вашей жизни и смерти. И мы оставили его. Лишь изредка мы заглядываем сюда, чтобы вспомнить молодость мира. И свою молодость. Ушли мы, и затерялась Книга Мертвых, в коей каждому было определено начало жизни и ее конец. А вместе с ней ушло и то, что заставляло людей ценить жизнь, дорожить каждым прожитым днем. И уважать смерть.

-А разве сейчас не так же? Или в ваше время люди не убивали друг друга, не резали за углом в разбоях, не замерзали зимой по пьяному делу? Или не обмирают от страха, узнав диагноз от врача?

-У тебя будет еще возможность, воин, самому ответить на этот вопрос. – Властным движением руки богиня прервала его, не дав договорить. – Я как раз проходила мимо, когда заметила, что твоя растерянная душа висит над местом гибели….

-Так уж и растерянная. – Не очень любезно проворчал он, немного растерявшись. – Хотел бы я посмотреть на того, кто чисто филосовски разглядывал бы свое мертвое тело и не  удивлялся. А я, между нами девушками говоря, только жить начал. Тридцати еще не стукнуло.

-Вот и я к тому же. Смотрю, стоит. Молодым молодехонек. Душа светлая. В грязи перемазаться не успела. Прошла бы мимо, насмотрелась на таких за свою жизнь, да сестрица моя, Макошь, окликнула. Нитка твоя в ее руках дрогнула, да не оборвалась. А самой ей от веретешка не убежать, от дела не оторваться. Остановится веретено, свету белого не взвидишь.

Марана, говоря это, старела и чернела прямо на глазах. Лицо ссохлось и покрылось густой сетью морщин. Губы выцвели и стянулись в узкую, дряблую щель.

А он, глядя на ее преображение, чувствовал, что медленно и уверенно сходит с ума. Марана… Макошь… Словно в сказку угодил. А поскольку окончательно дохлый, довольно страшненькую.

-Ну, не такой уж дохлый. – Криво, словно преодолевая чье-то сопротивление,  усмехнулась Марана. Лицо ее медленно разглаживалось.

-А я слышал, что ты под ее окном стоишь и ждешь, когда из ее руки нитки посыплются. Или уснет. – Решился высказать ей свои сомнения. Спешить не куда. Время есть. Можно и поболтать.

И снова ее лицо, так и не успев разгладиться, почернело.

-Вот же славу себе какую добыла. – Старческим дребезжащим голоском  проскрипела она. – Наговорят же такого. А я ни сном,  духом. Подбираю то, что сестрица  Макошь теряет, и к месту пристраиваю. Сама и пальцем не  пошевелю.

Помолчала о чем – то раздумывая и нерешительно спросила.

-Может мне рассерчать?

Тень вокруг плаща богини стала настолько густой, что в ней потерялась и сама Марана.

-Вот уж на кого грешить надо, так это на сестрицу мою Макошь. Сидит, колода, сиднем день-деньской и не пошевелится, чтобы посмотреть, что у нее в печи чугунок с кашей сидит. Спохватится, соскочит, а нитки из рук так и посыплются, так и сыплются. А то к окошку кинется, Велеса своего поджидая. Тут уж не только нитки,  веретено укатится, да так, что днем с огнем ищи, не отыщешь. А я ходи и подбирай за ней.

В лицо дохнуло нестерпимым холодом. И он почувствовал, как от лютой стужи, сам холодеет, и не рукой, ни ногой…. Подумал так, и грустно усмехнулся. Где сейчас те руки вместе с теми же ногами.

-Да, не переживай ты так, девушка. Не бери в голову. Красоту растеряешь. – Постарался он по-свойски утешить расстроенную богиню. – Когда прижмет к одному месту, еще не то наговоришь со страха. Помню, лежал в госпитале, когда пулю схлопотал, в башке такое творилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать. За окном весна, дамочки в мини-юбках и топиках, а я, как бревно на койке… И жить хочется, аж тошнит.

-Ты думаешь?

В голосе Мараны появилась надежда.

-Зуб даю! – Выпалил он решительно. И для убедительности даже ногтем большого пальца о зуб чиркнул. – Хоть к доктору не ходи. Сама подумай, стоит ли обижаться, когда человек, спроси его, себя не помнит? Смерть и смерть.  А некоторые  и заметить не успевают. Вот как я, к примеру. «БАХ!», и готово! По дороге размазало.