Предназначение

— Я не знаю, как не чувствовать боли, зато умею ее терпеть!

Хонтеан задумчиво осмотрел ученика с головы до ног.

— Научись гнуться, иначе сломаешься, — посоветовал отшельник.

Принц сел рядом со Жрецом Времени.

— Ты знаешь, что я едва не погиб… — сказал Горн. — Я опять дрался на арене. Дрался насмерть!

— Ты победил?

— Да, но без твоей помощи!

— Чего же в этом странного? Ты ведь Мастер.

— Значит, ты и в самом деле не помогал мне?

— Этого я не сказал.

— Но тебя ведь там не было!

Хонтеан внимательно посмотрел в глаза юноше:

— Мне вовсе не нужно видеть тебя, чтобы помогать тебе, принц.

— Расстояние не имеет значения?

— Если чувствуешь того, о ком думаешь, не имеет. Но, как правило, расстояние заставляет нас забывать о чувствах.

Горн задумался.

— Тебе тяжело здесь? — через какое-то время сочувственно спросил монах.

Горн вздрогнул и посмотрел на старика удивленно. Сперва вопрос показался ему глупым, более того — оскорбительным, но принц не стал торопиться с выводами. Он уже привык к тому, что в каждом вопросе отшельника было больше глубинного, нежели поверхностного и очевидного.

— Ты хочешь сказать, что все эти поединки мне только на пользу? — понял юноша. Хонтеан промолчал.

— Мне тяжело от сознания, что я раб! — горько выдохнул Горн.

— Ты не раб, — спокойно возразил Жрец Времени.

— Но у меня в мозгу их прибор!

— Но это не делает тебя их рабом. Пленником, да!

— Но я подчиняюсь воле этих мерзавцев!

— Разве? За что же тебя истязают болью? Ты подчиняешься своей воле, Горн! Ты сам делаешь выбор: когда терпеть боль, а когда избежать ее.

— Хорошо. — Принц потер висок, размышляя. — Я не могу прекратить это. Я не могу уйти с «Айсберга». Это мне точно не нравится!

— Терпение, юноша! Твоя война в тебе, а декорации не имеют значения: они сменятся, когда придет время.

Принц покачал головой, он слишком устал, чтобы философствовать о разнице между реально существующим и внушаемым. Ему нужен был долгий, спокойный сон.

— Хонтеан, — печально глядя на своего всегда спокойного учителя, позвал юноша. — О смене декораций: мы переезжаем. Меня «повысили». Я победил, мне начислили гонорар, отвели новую комнату во втором кольце, ближе к центру, и увеличили радиус, в котором «защитный режим» нейрофона не должен нас беспокоить. Я попросил, чтобы все эти награды распространились и на тебя.

Они не возражали. Так что пойдем, нас ждет отдых в лучших условиях… Монах улыбнулся:

— Мне все равно, где жить, Горн!

— Зато мне — нет! — заявил юноша. — Мне нужно выспаться, чтобы забыть, как больно, когда тебя рвут на части. Надеюсь, в новых покоях кровать будет мягче…

После этого поединка бои с участием принца последовали один за другим. Горну пришлось выходить на арену регулярно два-три раза в неделю. Он дрался в амфитеатрах во время проводимых там игр, дрался на концертах, разогревая публику, дрался на праздниках в домах местных аристократов, дрался в игровых залах и на стадионах — везде, где потоки крови гладиаторов казались уместным зрелищем и удачным способом разыграть крупную ставку. Легко или с трудом, без единой царапины или истекая кровью, Горн раз за разом выходил победителем. С каждой победой он становился увереннее в своих силах, с каждым поединком лучше слышал, четче видел, глубже чувствовал, какой именно шаг нужно сделать, чтобы повернуть Провидение лицом к себе, чтобы не только сохранить жизнь, но и не уронить при этом собственного достоинства…

И он ни разу никого не убил! Небывалый прецедент в истории «Айсберга» — каждый, кого Хозяева ставили против юного принца, терял способность продолжать бой, но не получал ни единой опасной травмы, ни одного угрожающего жизни ранения. Оставлять проигравшего в живых стало визитной карточкой Горна, его фирменным знаком. Зрители приходили в ярость, называли победу нечестной, но, по сути, принц не нарушал правил — он только обходил их. Первое время элита «Айсберга» бесновалась, требуя запретить новому рабу «издеваться над своими противниками», но постепенно взгляды вельмож поменялись: зрители начали ставить не только на то, победит Горн или проиграет, но и на то, удастся ли ему в очередной раз сохранить жизнь поверженному противнику. Поединки с юношей выглядели неординарно, его кодекс чести привносил в старую игру новые интригующие нюансы. Горн раздражал аристократов «Айсберга», они жаждали его поражения, но именно по причине своей уникальности принц очень скоро стал самым востребованным гладиатором рабовладельческого города.