Предавшие СССР

Семья в коммунистические времена официально признавалась партией как ячейка общества, но так же официально партийцы должны были думать, прежде всего, о партии. Была тогда песня со словами: «Прежде думай о партии, а потом о себе» (шутка, слова немного изменены, но совсем немного).

В марксизме-ленинизме принято официально женщин признавать равными мужчинам. Но это в теории, на практике было все совсем не так.

Женщин в руководстве страны тогда практически не было. Если не считать единиц на второстепенных должностях. Все руководители коммунистического режима своим жёнам отводили второстепенное место. Правда, иногда брал с собой по заграницам всю семью.[158] Но ведь плохо он кончил, сняли его со скандалом. Одним словом, стоило руководителю начать уравнивать свою женщину с собой, как добром это для него не оканчивалось.

3.2.2. Вот так и с. Он вообще оказался не типичным коммунистическим вождём в женском вопросе. Соответствующим образом и кончил.

Впрочем, во всем остальном он был достаточно типичен. « — дитя своего времени и той партийно-государственной системы, в которой он рос и двигался от должности к должности».[159] Так бы и продолжал существовать, если бы не стал отрываться от коллектива.[160]

Уважаемый, похоже, был человек простой. Выглядел энергичным красавцем. «Ведь и вправду, на фоне старческой беспомощности Генсеков последних лет, молодой, вроде бы энергичный, обаятельный казался „мессией“, посланником Бога в уставшей стране».[161]

А огромное пятно на лысой голове старательно не показывали народу, как потом и отсутствие пальцев на руке. Зачем портить впечатление нашему наивному телезрителю.

Опять же говорил складно, много и неглупо. Никакого сравнения с, в последние свои годы плохо читающим «свои» доклады даже по бумажке. мог не только складно говорить, но и публично дискутировать. А то, что матерился порой, так это только в узком партийном кругу знали.[162] Гласность в период горбачевской перестройки во многом оставалась ограниченной. Особенно в начале её, когда ещё контролировал ситуацию, точнее не позволил ей выйти из-под его контроля. Впрочем, до полной потери власти в декабре 1991 года первый советский президент всегда имел рычаги влияния на СМИ. Да и именно в среде творческой интеллигенции его любили больше и дольше, чем остальной народ. Свобода слова — вот, пожалуй, и все, что он дал этому народу. Но эту свобода нужна очень немногим. А вот хлеба с маслом хочется всем.

Сложнее было другое. любил власть и связанные с ней привилегии.[163] Любил очень сильно, но, кто из добравшихся до вершины власти, её родимую не любил? Это то же в порядке вещей. Правда, любил он больше символы власти (материальное благополучие, шум толпы и поклоны нижестоящих), чем право делать дело и принимать ответственность. А именно это и является подлинной властью, и это самое трудное — принимать решение, добиваться его исполнения и брать ответственность за его результаты.

«…Генсек принадлежал к той породе номенклатурных комсомольских и партийных работников, которые в изобилии размножились после смерти и заполонили ниши государственного правления. Беда большинства из них, сообщали информаторы ЦРУ, проистекала из амбициозности и непрофессионализма., дилетант в политике и экономике, способен увлекаться крайностями, очень податлив к воздействию стихии. Некоторые источники сообщали о его нерешительном характере, о влиянии, которому он подвержен со стороны консерваторов, о постоянных колебаниях и шараханьях».[164] Даже сочувствующие первому и единственному президенту СССР говорили и писали примерно тоже.[165]

Недоброжелатели же отмечали: «По жизни представлял собой ярко выраженный тип „голого политика“. Никогда в жизни не работал на производстве, не служил в армии. Никогда ничего не умел, никого не вылечил, не одел, не обогрел. По карьерной лестнице ловко, в этом умении ему не откажешь, переходил из рук в руки. От Кулакова к, от него к Устинову, дальше к Рейгану, от него к старшему Бушу. Именно такое „движение по рукам“ сформировало тип как политического деятеля».[166] Уточним ещё раз, что это было мнение крутого недоброжелателя. Многие другие были помягче, но в принципиально высказывали то же самое.

«Заняв высшие посты в партии и государстве, должен был осознать или хотя бы почувствовать, что, к своему несчастью и несчастью руководимой им партии и страны, он лишён необходимых данных руководителя такого ранга. Но он, по оценке современников из самых различных политических лагерей, не почувствовал и не осознал этого, преисполненный ощущением своего высокого предназначения».[167]

Он этого не чувствовал. Да и в среде пожилых старцев Политбюро с их далеко не высочайщим интеллектуальным уровнем, надо прямо сказать, что казался почти что гением. Ему бы только больше той заботы о государстве, которая все же была у его коллег по партийному ареопагу.