Предательство среди зимы

Луна прошла полнеба, когда два силуэта наконец приблизились к двери. Баараф шатался, как пьяный, а Семай, хоть смеялся так же громко и пел так же дурно, стоял прямо. Идаан видела, как Баараф принял небрежную позу прощания и ушел по дорожке прочь. Семай проводил его взглядом, покачав головой, и обернулся к дверям.

Идаан поднялась и вышла из тени.

Когда Семай ее заметил, она остановилась. У него могли быть другие гости. Он мог махнуть: «Уходи!», и она пошла бы среди ночи обратно к себе, в свою постель. Эта мысль наполнила ее черным ужасом. Но поэт протянул ей руку, другой показывая на свет в доме.

Размягченный Камень мрачно сидел над игральной доской, уперев массивную голову в ладонь — в два раза шире, чем у Идаан. Белые позорно проиграли. Андат медленно поднял глаза и, удовлетворив любопытство, вернулся к законченной игре, воздух был наполнен ароматом вина с пряностями. Семай закрыл за Идаан дверь и принялся затворять ставни.

— Не ожидал тебя увидеть.

— Мне уйти?

Он мог бы сказать сотню фраз: изысканных согласий, грубых отказов… Семай лишь повернулся к ней с еле заметной улыбкой, а потом отошел к следующему окну. Идаан присела на низкий диванчик, пытаясь овладеть собой. Она не понимала, зачем так поступает; просто таков ее выбор. Как болтать ногами над пропастью.

— Завтра Даая Ваунёги встречается с хаем. Он будет просить разрешения на наш брак с Адрой.

Семай остановился, вздохнул, повернулся к ней. Его лицо было задумчивым, но не печальным. Он словно старик, подумалось ей, который с усмешкой смотрит на мир и на себя самого.

— Я понимаю.

— Правда?

— Нет.

— Он из хорошей семьи, их происхожде…

— Он богат и наверняка после смерти отца станет распорядителем Дома. И неплохой человек. Я вполне могу понять, почему он захотел жениться на тебе, а ты — выйти за него. Но, когда ты здесь, возникают другие вопросы.

— Я люблю его, — проговорила Идаан. — Мы собирались пожениться… мы любим друг друга почти два года.

Семай присел у жаровни и посмотрел на Идаан терпеливо, словно изучал головоломку. Угли выгорели до белого пепла.

— И ты пришла попросить, чтобы я сохранил в тайне то, что было той ночью. Сказать, что это не должно повториться.

У нее снова закружилась голова, а ступни оказались над пропастью.

— Нет.

— Ты пришла, чтобы провести здесь ночь?

— Если ты примешь меня — да.

Поэт опустил глаза и сцепил пальцы перед собой. Пропел сверчок, за ним еще один, воздух казался разреженным.

— Идаан-кя, думаю, лучше бы нам…

— Тогда отведи мне диван с одеялом. Если… позволишь мне остаться как друг. Мы можем быть хотя бы друзьями? Только не заставляй меня возвращаться в свои покои. Я не хочу туда. Я не хочу быть с людьми и не могу быть в одиночестве. И я… Мне тут нравится.

Она приняла позу мольбы. Семай встал, и ей почудилось, что сейчас он откажет. Она почти надеялась, что так и будет. Наклониться — так же просто, как встать со стула, — и в ушах засвистит ветер.

Семай принял позу согласия. Она сглотнула. Давление в горле ослабло.

— Я сейчас. Окна… Будет некстати, если кто-то тебя случайно увидит.

— Спасибо.

Семай склонился над ней и поцеловал в губы — не страстно, но и не целомудренно, — потом снова вздохнул и ушел в заднюю часть дома. Донесся стук дерева — он закрывал ставни на ночь. Идаан смотрела на свои дрожащие руки, как на водопад или редкую птицу, как на чудо природы, которое никак с ней не связано. Андат шевельнулся и перевел взгляд на нее. Идаан почувствовала, что ее брови сами собой изгибаются: что ты можешь сказать, существо? Его голос прозвучал как низкий рокот лавины.

— Девочка, передо мной прошли целые поколения. Я видел, как бывшие юноши умирают от старости. Не знаю, что ты задумала, но скажу одно: все кончится хаосом. Для него и для тебя.

Размягченный Камень замолчал и замер так, как не под силу живым. Он даже не дышал. Идаан гневно вперилась в безмятежное широкое лицо и приняла позу вызова.

— Ты мне угрожаешь?

Андат мотнул головой — однократно, слева направо — и снова замер, будто не двигался с той поры, когда мир был молод. Когда он заговорил вновь, Идаан чуть не вздрогнула от неожиданности.

— Благословляю.

— Как он выглядел? — спросил Маати.

Пиюн Си, первый помощник Господина вестей, нахмурился и посмотрел в окно. Он догадывался, что сделал что-то не то, однако не мог понять, что именно. Маати отхлебнул чаю из белой каменной пиалы. Молчание затягивалось.

— Посыльный. Одежда приличная. Ростом на полголовы выше вас, лицо приятное. Удлиненное, как у северянина.

— Да уж, ценные сведения! — вырвалось у Маати.

Пиюн принял позу извинения, почтительную до неискренности.

— У него были два глаза, две ноги и один нос, Маати-тя. Я думал, вы с ним знакомы. Разве не вам лучше знать, как он выглядит?

— Если это был он.

— Он не обрадовался, когда узнал, что вы о нем спрашивали. Как только я назвал ваше имя, он сочинил историю и убежал. Меня не просили вас не называть.

— А кто просил называть?

— Никто, но…

Маати отмахнулся.

— Дом Сиянти. Вы уверены?

— Конечно.

— Как его найти?