Казалось бы, что такой текст должен был бы вызвать какую-то реакцию и мероприятия с немецкой стороны. Почему это не произошло, объясняет письмо, которое в тот же день министр Розенберг послал непосредственно Гитлеру. Письмо особенно интересно тем, что проливает свет на настроение в немецких кругах, и поэтому я его привожу полностью.[29]
Берлин, 18-го ноября 1944 года
Мой Вождь!
Прошу прощения, что это прошение представляю Вам в чисто личном порядке.
В течение целого года я, однако, не имел возможности, мой Вождь, ознакомить Вас лично со своей работой. За это Бремя все мои просьбы об аудиенции отклонялись Вашим секретарем или имперским министром и рейхсканцлером с указанием на то, что Вы слишком перегружены военными делами и не имеете времени для восточных проблем. Введение в действие генерала Власова, чего я добивался всеми силами в течение почти двух лет без успеха, и что наконец произошло без моего участия, является именно восточной проблемой. Рейхфюрер СС и министр иностранных дел получили полномочие, о котором я узнал случайно, и содержание которого мне так же мало известно, как и рейхминистру д-ру Ламмерсу, который, согласно Вашему решению, мой Вождь, уполномочен решить все вопросы с участвующими сторонами, а потом передать объективный текст Ваших приказов. В докладной записке от 12. 10. 1944 г., я стремился представить Вам мою точку зрения. Эта докладная записка Вам не была передана. Мне также неизвестно, были ли отменены Ваше постановление от 28. 7. 42 и содержание телеграммы д-ра Ламмерса от 22. 9. 44. «Дело Власова» разрешено теперь, вопреки прошлым директивам, без участия представителей всех нерусских национальностей, которым отведена роль лишь статистов. В качестве довода, почему я не был приглашен на переговоры, мне теперь приводится, что я не могу быть уполномочен на руководство в вопросе «Власов» потому, что я занят «колониальной политикой» на Востоке! В этом я усматриваю серьезную дискриминацию. Позволяю себе, мой Вождь, изложить Вам в приложении действительный ход событий, которые я могу в любое время подтвердить документами. Я взываю к Вашей справедливости.
Присоединяю к этому еще просьбу принять меня лично. И прошу Вас, чтобы Вы мне и в дальнейшем верили.
Да здравствует мой Вождь!
Подпись: А. Розенберг.
Прямой реакцией на события 14-го ноября является обширная корреспонденция имперских учреждений, сохранившаяся в архивах. Она интересна только тем, что в этой акции теперь хотел участвовать каждый. Развал, как предвестник приближающегося конца, привел к тому, что о двух дивизиях было гораздо легче говорить и писать, чем осуществить их экипировку и вооружение.
Приложение.
Реакция со стороны Советского Союза
Советское правительство реагировало на Освободительное движение одной лишь пропагандной акцией рядом мероприятий по ликвидации руководящих деятелей, главным образом, самого генерала Власова. Во время первых фаз движения в 1941-42 гг., каждое организованное сопротивление игнорировалось и замалчивалось, как и отрицалось существование советских пленных в немецких лагерях, которые, отвергнутые собственной страной, переходили на сторону врага.
Апогеем активной пропаганды был 1943-й год, год образования добровольческих национальных частей на восточном фронте. После этого с лета 1943 до лета 1944-го года наступил год пропагандного затишья. К этому времени остовцы («осттруппен») были переброшены на западный фронт. Провозглашение Манифеста в Праге почти ничего не изменило. Перебежчиков было мало. Патриотические чувства, вызванные поведением немцев и изменением советской идеологии от коммунизма к патриотизму, и надежда населения оккупированных областей на скорое победоносное окончание войны дало Советскому правительству повод думать, что две пехотные дивизии Освободительной Армии не представляют для Советского Союза никакой опасности.
Реакция со стороны западных союзников