Предательства

Что это, черт возьми?Но у меня не было времени на выяснения. Мысленно я собрала себя в кулак, как учила бабушка. И когда тьму снова взорвал вой — он несся откуда-то слева, издалека — он уже не раздирал мне мозг. Только пробежался по коже проволочной щеткой, смоченной в кислоте. Если бы я не толкала себя все дальше и дальше, то, наверное, сама взвыла бы — от ужаса и боли.

Вот каково оно — попасть в Истинный мир. Как только ты тут оказался, уже невозможно отгородиться от него или повернуть назад — к жизни с девяти до пяти, когда светло. Тебе придется бежать ночью через лес, спасаясь от жутких тварей и рискуя сломать ногу или свернуть шею.

Тропинка сузилась, а потом и вовсе исчезла, как все ложные пути в лесу. Идешь, и кажется, что дорожка ведет назад, в знакомые места, тут же отпрыгиваешь в сторону, чтобы увернуться от настигающего тебя тумана, попадаешь в дружеские объятия терновых кустов и думаешь: что за черт…

И когда бежишь, спасая собственную шкуру, не жди от кустов дружеских чувств. Они разрывают шипами одежду, царапают кожу… А когда, наконец, продерешься сквозь них на свободу, шаги, что стучали позади, успевают приблизиться. И настолько, что слышно каждое движение тела, хруст веток, чавканье грязи — это онискачут… И скачут они выше и быстрее любого человека.

Бабушкина сова пропала из виду. Я упала, опутанная колючими ветками, не в силах сдержать хриплое дыхание. Легкие горели, сердце стучало — вот-вот выпрыгнет наружу, разорвав мне грудь. Но я старалась лежать тихо. Кусты трещали, шипы скребли одежду. Один попал мне по щеке. Хотелось закрыть глаза, но в темном лесу с закрытыми глазами — какой толк. Теперь даже туман издавал звуки — тихое скрежетание, как рыбья чешуя по стеклу. Прижатое к земле бедро занемело. Сырость пропитала джинсы и свитер. Перед лицом стояло облако — это мое дыхание, прозрачное и дрожащее.

Вокруг слышались шаги — двое неизвестных ходили друг за другом. Я все-таки зажмурила глаза — и снова открыла. Несколько шипов вонзилось мне в спину через свитер. Кроссовки промокли насквозь, ноги так замерзли, что я их почти не чувствовала.

Треск сломанных веток. Лунные лучи струились сквозь тьму, кружась перед моими изголодавшимися по свету глазами. Вязкий белый туман подползал ближе, ощупывая пространство между деревьями и с тихим жутким шелестом набегая потоками на покрытые инеем опавшие листья.

За треском и шелестом мне почудилось движение, но я не могла понять, с какой стороны, и сжала зубы, чтобы не закричать от беспомощности. Сглотнула слюну. Туман подползал все ближе, задевая листья белыми лохмотьями, — словно тощими когтистыми пальцами скреб лесной ковер.

В поле зрения что-то шевельнулось. И сейчас же картинка стала четкой и ясной, будто навели на фокус. Ночью легче увидеть то, что движется. Хуже, если это что-то остановится и замрет. Я разглядела белое неровное пятно на макушке движущейся фигуры. Шерсть придавала размытость контурам. С грацией вервольфа существо отступило в сторону от струи белого тумана.

Я знала только одного белоголового вервольфа, и с ним я уже имела дело. Я тогда выстрелила ему два раза в челюсть, но он успел укусить Грейвса. Кристоф тоже стрелял в него, прямо из папиного грузовика. Это фаворит Сергея — вервольф со сломленной волей, во всем покорный хозяину.

Не шоколада же он мне пришел предлагать.

Черт. Это Пепел!Я втянула в себя немного воздуха — легкие вот-вот взорвались бы. Я лежала тихо, но вдруг запершило в горле — захотелось прокашляться. Вот так всегда. Надо затаиться, а тут как назло хочется кашлять или чихать. Это организм издевается, хотя тает, что заткнуться и не отсвечивать — единственный способ выжить.

Пепел остановился и стал нюхать воздух. В горле защекотало сильнее. Оборотень наклонил набок худую вытянутую морду, молча отступил в сторону и снова застыл. Туман раболепно уползал от него.

Не стой! Только не стой.

И снова тишину разбил крик бабушкиной совы, но я ее не видела. Треск веток прекратился. Все стихло. Даже пятна и лучи лунного света, казалось, затаили дыхание, запутавшись в вуали белого тумана. Я вспомнила про стилет в заднем кармане. Успей я его вынуть, не лежала бы сейчас беспомощно, опутанная колючими ветками.

Белоголовый вервольф сделал еще три шага вбок, быстро и грациозно. Повернул голову, и наводящий ужас огонь его глаз пронзил темноту и прожег дыру в моей коже.

Вдруг он меня видит? Боже… О боже…

Рука невольно дернулась — вынуть нож. Но мне тогда придется перекатиться на живот и наделать шуму. И крупно повезет, если я успею вообще хоть как-то им воспользоваться против вервольфа.

Боже, хоть бы у меня было оружие. Пусть даже.22. Девятимиллиметровое, конечно, лучше. А.45 — идеально. И мне бы еще кого-нибудь, кто взял бы эту тварь на мушку.