Предатели крови

Кива глубоко вздохнула и сказала:

– Нет, не все.

Джарен убрал меч в ножны и в ожидании скрестил на груди руки.

А Кива вдруг почувствовала, что на них смотрит Кэлдон, а еще – втихаря, но все равно заметно – глазеют тренирующиеся ребята: Торелл, Эшлин, Креста и даже сама Наари. Один Эйдран, кажется, не лез в чужое дело, полностью отдавшись тренировке, – а скорее, просто решил не нарушать их уединение.

Решившись, Кива сказала:

– Ты не против… – Она машинально потянулась к Джарену, желая увести его из-под любопытных взглядов, но умолкла, когда он буквально отпрянул от нее.

Кива уронила руку; его реакция ударила ее под дых. Однако, справившись с собой, она произнесла:

– Давай поговорим? Всего минутку?

– Мы и так говорим.

Он не поддавался, лицо и голос оставались равнодушными.

Кива не знала, что сказать дальше и стоит ли говорить вовсе. Зато знала, что так продолжаться больше не может, так что вскинула голову и попросила:

– Наедине.

Не давая ему возможности ответить, она углубилась в оазис, направляясь к уединенному местечку у кромки воды. Шагов за спиной она не слышала, но и заставить себя обернуться и проверить не могла. Лишь остановившись в тени финиковой пальмы у самой воды, Кива посмотрела, идет ли он следом.

И тихо, облегченно выдохнула. Но дыхание у нее сразу же перехватило, стоило лишь увидеть все тот же равнодушный вид.

– Что тебе нужно, Кива? – безразлично, даже скучающе спросил Джарен.

Киве было нужно очень многое, но в основном – просто он сам. Ее решимость окрепла, как только она вспомнила, какое у него было лицо, когда он увидел ожог у нее на плече, с каким чувством он благодарил ее после пробуждения Наари, как мягко он давал ей советы и подсказки насчет магии, как всего пару минут назад кричал на Кэлдона. С посторонними себя так не ведут.

Отбросив страх и сомнения, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Я хочу поговорить о том, что случилось. С Зуликой. – Сердце бешено стучало. – Я хочу… извиниться за свое участие в этом. Хочу объясниться.

Он склонил голову набок.

– Зачем?

Кива мигнула:

– «Зачем»?

Он вновь скрестил руки, и она машинально скользнула взглядом по напрягшимся, играющим мышцам, а потом выдала себе мысленную затрещину и велела сосредоточиться.

– Зачем ты хочешь об этом поговорить?

Кива, пытаясь выиграть время, заправила прядь волос за ухо. Она не горела желанием открывать ему, как невыносимо ей хочется, чтобы он ее простил и вернулся к ней. Вместо этого она сказала:

– Мне кажется, нам станет лучше, когда все прояснится.

Джарен тихо усмехнулся.

Ничего веселого в этом смехе не было.

– И что дальше? – спросил он.

Отвага Кивы начала иссякать. Может быть, не стоило заводить этот разговор. Может, зря она решила, что уже пора, не подумав, готов ли он сам. Она быстро сдала назад:

– Знаешь, давай…

Он перебил Киву, не дав ей придумать повод отложить беседу.

– Потому что вот что думаю я… – Он не сводил с нее глаз. – Мне совершенно нет дела до того, что ты хочешь рассказать.

Он сообщил это спокойным ровным тоном, но Кива пошатнулась, как от удара.

Джарен это заметил, и его взгляд чуть дрогнул, но это не помешало ему договорить:

– Кэлдон уже поведал, как все было с твоей стороны. Мне незачем слушать еще раз.

В горле Кивы вдруг стало сухо, как в пустыне вокруг.

– Я признательна ему, что заступается за меня, но он не все знает. Я… Мне бы очень хотелось кое-что объяснить.

Джарен раздраженно вздохнул и провел ладонью по волосам, недовольно глядя на воду. Потом, видимо, что-то для себя решил и обернулся к ней; пылающий взгляд уже не казался безразличным.

– Если тебе так хочется, то давай, рассказывай. Но я начну первым.

Теперь его голос сдавило гневом, а яростный взгляд приковывал к себе.

– Ты мне солгала. Не буду лицемерить и делать вид, что никогда не врал тебе сам, потому что мы оба знаем, что это не так. Но только я-то признался. Рассказал тебе, кто я, и с того момента рассказывал вообще все. Пригласил тебя в свою жизнь, в свой дом. А ты не только скрыла, кто ты такая, но и врала настолько умело, что я…

Он выругался сквозь зубы и яростно воззрился на песок, а потом вновь поднял глаза и перехватил ее взгляд. И уже без колебаний признал:

– Из-за тебя я полюбил обманку. Я даже не знаю, кто ты такая, – и, откровенно говоря, не хочу знать.

Его слова звенели у Кивы в ушах – убийственное, душераздирающее признание. Он впервые сказал, что любит ее, – с такой болью, с таким гневом, что нельзя было не понять, как сильно он ненавидит ее за это. Как он ненавидит за это самого себя. Глаза мучительно щипало, но Кива держала голову высоко поднятой, не желая показывать ему, что почти сломалась.

Но ее пытка еще не закончилась.

– Ты лишь помогаешь мне защитить моих подданных и спасти королевство. Вот и все. Вчера я помог тебе с магией, потому что мне нужно, чтобы ты могла противостоять своей сестре. Когда все закончится, мы навсегда разойдемся в разные стороны. – Он вздохнул, будто наконец выговорившись, и спросил: – Так что ты хотела мне сказать?

У Кивы онемели губы. Она вся оцепенела.