Предатель рода

Он протянул белую коробку, перевязанную черной лентой. На темном шелке играли солнечные блики, и от этого сердце Юкико забилось чуть быстрее. Мысли о бесчисленных тайнах, которые могла скрывать эта коробка, на мгновение унесли ее скорбь по брату – ведь ей было всего лишь девять.

Она была совсем малышкой.

Взяв коробку в руки, она удивилась ее тяжести.

– Открой, – сказал отец.

Она тянула за ленту, наблюдая, как исчезает бант. Внутри ждал такой красивый подарок, что у Юкико перехватило дыхание. Ножны из лакированного дерева, черные, как глаза отца, гладкие, как кошачьи когти. А рядом блестело изогнутое лезвие из вороной стали длиной шесть дюймов, такое острое, что могло рассечь день пополам.

– Нож?

– Танто, – ответил отец. – У всех придворных дам есть такой.

– Зачем он мне?

– Он защитит тебя. – Он вынул ножны из коробки, вложил в них лезвие и спрятал их за поясом у неё на талии. – Когда я не смогу. И даже когда меня не будет рядом, я буду с тобой.

Потом она почувствовала, как сильные руки обняли ее, подняли с земли и вверх. Отец вообще ничего не говорил, просто держал ее и покачивал, позволяя ей плакать. Она обняла его за шею так крепко, будто он был тем единственным, кто удерживал ее от падения в холод и тьму.

Он прижался губами к ее щеке и прошептал, щекоча дыханием кожу:

– Я буду с тобой.

Он всегда мог заставить ее улыбнуться.

* * *

Удушливая мягкость вокруг, атласная тяжесть на веках. Языку тесно во рту. Мир зыбко колышется под мелодию, которую она едва ли слышит.

Юкико открыла глаза, и комната закружилась.

– Ты проснулась, – сказал Даичи.

Ками ветра бродили по склонам старых гор, духи играли в ветвях деревьев, на верхушках которых разместилась деревня, воздух был наполнен хрустящей прохладой приближающейся зимы. Юкико медленно села, застонала и снова зажмурилась. Под кожей у нее бился пульс мира – мысли всех зверей, мужчин, женщин и детей вокруг накладывались друг на друга в бессмысленной какофонии. Она вслепую пошарила рукой у кровати, схватила полупустой кувшин для саке и припала к нему губами. Даичи обеспокоенно пробормотал упрек и попытался забрать бутылку, но она оттолкнула его. Огонь вливался в горло, быстро заполняя пустоту внутри.

– Юкико…

– Не надо, пожалуйста, – умоляюще произнесла она, свернувшись клубком и прижав пальцы к вискам. – Дайте мне минуту. Одну минуту.

Старик молча сидел, скрестив ноги и положив руки на колени. Он казался статуей воина с катаной, перекинутой через спину. Он застыл, точно ледяной истукан, в то время как в ее голове всё бурлило.

Даже один взгляд, брошенный украдкой в Кеннинг, казался взглядом на солнце – глаза можно было сжечь. Но она чувствовала там, под этой какофонией звуков, низкий рокот Буруу, словно раскаты грома на далеком горизонте. Она потянулась к нему, направив ему легкий импульс-прикосновение, чтобы сообщить, что проснулась. Саке сделало свое дело – голову накрыла пелена из черного бархата, заглушившая шум и зной мира. Юкико чувствовала, как Буруу летит к ней и прекрасная тяжесть наполняет ее до краев, утаскивает Кеннинг в темный безмятежный уголок ее сознания, где тот затихает, пока не становится едва слышным.

Она не знала, сколько пролежала, свернувшись клубочком, как младенец, в темном амниотическом тепле. Она чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела старика, который так и сидел на краю ее кровати, и в его глазах цвета стали явно проглядывала озабоченность. Он кашлянул один, второй раз, будто изо всех сил пытался сохранить тишину, и вытер губы костяшками пальцев. Наконец он встретился с ней взглядом.

– Что с тобой происходит, Юкико?