Предатель. После развода (СИ)

Когда поутихнут наши страсти, когда жизнь войдет в колею обычной бытовухи, в которой я — опять муж и отец, а Анфиса — жена, то что нас ждет?

Сколько мы продержимся?

Конечно, нам подыграет наше упрямство.

Раз мы сошлись опять, то быстро мы не сдадимся и будем тащить и тащить отношения, которые стоило бы сразу обрубить. А лучше было бы их вообще не начинать.

Но если мы не попытаемся, то в наших сердцах точно останется разочарование и сожаления до конца наших дней.

Мы будем вспоминать друг друга и периодически нарушать мнимое спокойствие наших жизней.

В коридоре останавливаюсь перед фотографиям, на которых запечатлена улыбчивая Анфиса и ее сотрудники. На некоторых снимках она позирует с наградами, которые она выиграла в новых конкурсах за эти два года.

А меня не было рядом.

И не я ее фотографировал.

Кто-то другой. Может, теща или тесть, с которыми я вижу ее на следующей фотографии.

Она такая красивая на этих фотографиях, но глаза кажутся печальными.

Или я сейчас пытаюсь убедить самого себя в том, что все эти награды не принесли ей счастья, потому что меня не было рядом?

Да, моему бы эго хотелось бы, чтобы моя бывшая жена не получала удовольствия от жизни, тоскуя по мне такому распрекрасному, но правда в том, что все эти “тряпки” будут в жизни Анфисы и со мной, и без меня.

Вот мы и подошли к еще очень неприятной правде нашего брака лично для меня.

Поставь я ультиматум “я или твои платюшки”, то выбрали бы платюшки, и я всегда знал, что такой ультиматум никогда не сработает с Анфисой.

Говорит ли это, что я буду всегда на втором месте? Что я всегда буду проигрывать красивым тряпкам?

Нет, понятное дело, если я буду висеть на краю обрыва, то Анфиса, конечно разорвет платья, свяжет из них канат и кинет мне, но когда вытащит меня, она вновь утратит связь с реальностью.

А мне опять останется сидеть в стороне и ждать, когда она вернется ко мне.

Справлюсь ли я?

Однако вместе с этим непростым вопросом во мне нарастает желание быть на фотографиях рядом с Анфисой, которую я бы самодовольно обнимал и улыбался.

Мы же красивая пара.

Были красивой парой.

Замираю, когда слышу голос Анфисы, которая подпевает:

— Одна вселенная на двои-ииии-ииих… Солнце в груди-ииии…

Она, конечно, у меня не певица, и голос ее немного срывается, но как же сейчас сердце колотится. Аж в глазах темнеет, будто я услышал прекрасную сирену, которая зовет меня к себе, чтобы сожрать.

Ни одна женщина не сможет сделать мне больно, как Анфиса, потому что ни к одной женщине у меня не было желания быть все миром.

Чтобы только я для нее существовал.

Чтобы все ее мысли были заняты только мной.

— Одинокиииии-иии-еее сердца…. Блин! Черт! — Анфиса недовольно ойкает. — Да е-мае! Что за кривые руки!

И сейчас она не ревет от одиночества. Она опять нашла утешение в эскизах, раскройке, иголках и булавках.

Бесшумно шагаю на музыку.

Мне бы развернуться и уйти, но я, видимо, на что-то еще надеюсь.

Заглядываю в одну из закройных комнат ателье.

Анфиса сидит за широким и длинным столом и увлеченно скалывает два куска нежно-розовой ткани булавками. Хмурится и не замечает меня.

Я прохожу в комнату.

Она все еще меня не замечает. Подхватывает иголку с ниткой и неторопливо сшивает детали.

Я сажусь на стул в углу закройной комнаты, а Анфиса будто в трансе.

Она будто за гранью этого мира, в котором она оставила все тревоги, беды и все материальное.

Она даже немного покачивается из стороны в сторону, закусив несколько острых и тонких булавок во рту.

Обрезает нитки, переворачивает сшитые детали и достает из зубов булавку за булавкой, отключившись от реальности.

Я никогда прежде не наблюдал за ней вот так тайком.

Если я заходил к ней мастерскую, то обязательно оповещал, что это я пришел. Вот такой красивый и любимый и выдергивал ее из транса, а сейчас просто сел и смотрю на этот творческий поток, который мне совсем непонятен.

Я не знаю, каково это - уйти с головой в творчество.

Я прагматичный и приземленный человек, который очень далек от искусства. Нет, конечно, мне нравится смотреть на картины, статуи или удивляться тому, что из куска ткани можно создать струящийся шедевр на тонких бретельках, но от самого процесса создания чего-то я далек.

Вот сижу и наблюдаю. Анфиса морщит нос, иногда забавно кривится и тяжело вздыхает.

Завораживает.

Мне не оспорить страсть Анфисы к “тряпочкам”. Не выиграть в этой борьбе, которую я сам придумал, но я не уйду.

Ее страсть и есть она сама.

Если я люблю ее, то люблю и то, что она создает. Не терплю, не принимаю, не поддерживаю, а люблю.

Понимаю, что Анфиса смотрит на меня, замерев с булавкой в пальцах.

— Что ты тут делаешь? — тихо спрашивает она. — И как ты сюда попал. Я же заперла дверь, — сводит брови вместе и неуверенно уточняет, — или нет?

Глава 58. Я тебе мешаю?

Герман появился будто из воздуха. Поднимаю взгляд, а в углу сидит мрачный и злющий Герман, который смотрит на меня так, словно хочет задушить сантиметровой лентой, что лежит на столе передо мной.

Я не хочу сейчас с ним разговоров.

Моя мама выжрала у меня все силы и опустошила.