Предатель.

– …Сослался на федеральный закон от третьего апреля девяносто пятого года за номером сорок, о запрете вербовать спецслужбами священнослужителей. Обещал пожаловаться на нас, если будем жать, – усмехнулся Полукаров.

– Смотри-ка! Хитрожопый поп! Сейчас все грамотные. Тем хуже для него. Пусть с ним его начальство разбирается. Возле Москвы, думаю, ему тесно. А где-нибудь у черта в жопе медведей исповедовать в самый раз.

– Когда студента возьмут, он может наболтать лишнего. Тогда на Аспинина повесят уголовщину.

Вахромеев исподлобья взглянул на коллегу.

– Антон Сергеевич, по-человечески, этих людей, конечно, жаль, – сделал офицер ударение на «конечно». – Вся эта история – говно, разведенное на жиже! В пору не яблоко, а гранату швырять! У меня дома два таких же революционера растут. Жопы б им ремнем измочалить, да, как говорил Остап Бендер, Заратустра не позволяет: жена против. Все это понятно. Но мы на службе! Нам-то он зачем?

– Если близнецов поводить по нашей линии, будет больше толку.

– Вы думаете, они пойдут на контакт? Писателю срок вряд ли дадут.

– Не сразу. Если их убедить, что они помогают, а не вредят, кто знает? К тому же у них нет выбора. Материалы на них мы всегда успеем направить в следственный комитет.

Вахромеев подумал.

– Попугать? Понимаете, Антон Сергеевич, поддержка у мужичка крепкая! Там так высоко, – Вахромеев показал шариковой ручкой наверх, – что башку свернешь! Дело даже не в Деревянко. Меня генерал вызывал. Ему звонили. Вы этого Ушкина недооценили.

– По сути это диссидент-одиночка. Такой рано или поздно себя проявит. А круг знакомых у него оказался обширный. Если создать ему красивую легенду, круг расширится.

– Я что-то не пойму вас, Антон Сергеевич. Следственному комитету вряд ли удастся связать дело Аспинина и хулиганство в церкви, даже если им известно о группе Каланчева. Думаю, им задачу уже подкорректировали. Так что писателя вряд ли посадят.

– Я изучил братьев. Из-за детей они могут наломать дров. Даже зная все обстоятельства…

– Потому что неученые! – рассердился офицер. – Либеральничаете, Антон Сергеевич. Подержали бы его в изоляторе, а не на курорте в отдельном боксе, по-другому б запел. Не лень вам туда таскаться!

– Прокурорские не доедут, и контакты легче отследить. К тому же дома творчества теперь не всем полагаются. Отоспится. В себя придет. И выпускать оттуда проще.

– Вы правы. Хотя я б давно их пересажал. Пишут всякую херню! Читать тошно! Да. Так что?

– Бельков психически неуравновешен. Кто знает, что он может выкинуть? Проведем обыск у него дома. Без шума. Пока это не сделала прокуратура. Если найдем оружие или подрывную литературу, дело примет другой оборот. К нему можно будет привязать многих. Не найдем – ничем не рискуем: была проверка по факту хулиганства и антиправительственных высказываний.

Вахромеев исподлобья взглянул на Полукарова.

– Подстраховаться? М-м-м, да! У руководства семь пятниц на неделе. Если писатель сунется в следственный комитет выгораживать парня, отдуваться нам: где были, да почему заговор проворонили? Яблоко это вам не башмак в кусты! – засмеялся разведчик каламбуру. – В Ираке журналюге три года за чужого президента впаяли. А у нас за своего – никогда не выйдешь. Там, похоже, междусобойчик. В один миг все могут переиграть, – он снова показал ручкой вверх. – Мы вот как сделаем. Покопайте. Только жижу не жмите. Достаньте документы, какие есть. Ходу им не давайте. Держите под рукой. Если Аспинины пойдут на контакт, быть – по-вашему, в обиду их прокуратуре не дадим. Подумайте, как их использовать. С паршивой овцы хоть шерсти клок. А на нет – развел он руками – суда нет! Тогда поможем коллегам из следственного комитета.

Полукаров удовлетворенно кивнул.

– Что по возможному выступлению группы ученых в печати? – спросил Полукаров.

– Как что? Перекройте кислород. Материалы в дело.

– Взамен сотрудничества близнецы могут потребовать гарантии безопасности студентов.

– Что значит потребовать? Факт хулиганства на лицо. Дело под контролем следственного комитета. Если удастся привязать студентов к нашей разработке, другой разговор. Пусть ваши близнецы думают.

12

Проснулся Аспинин в начале одиннадцатого от приглушенных голосов в гостиной. Он переоделся в халат и спустился вниз. Кивнул Каланчеву и Веденееву.

– Серафим, надо поговорить, – сказал Андрей, не подавая руки.

– Ночью приехал? – дружелюбно ответил священник, делая вид, что не заметил.

Андрей сел на диван. Серафим опустился рядом. Байковая рубаха на нем была застегнутой до горла. Джинсы колом стояли у колен и – гармошкой у щиколоток.

Веденеев растапливал камин. Он поправил щипцами полено и, тряпкой отирая от сажи попеременно каждый палец, пошел на кухню.

– Будете кофе? – крикнул он оттуда.

– Потом! Серафим, некогда развозить. Я читал твой отчет федералам. – Священник побледнел. – Ты у них проходишь, как Варавва. У вас третье имя монах получает лишь при пострижении в великий ангельский образ – схиму. Где-то в Апокалипсисе есть про тех, кто поклоняется зверю и принимает начертание имени его.