Предатель.

– Никак. Кто эта девушка с Олегом?

– Очередная никто. – Афанасьев добавил. – Гимнастка. На тренировке шею сломала. Олег ее в клинике увидел. По благотворительным делам. С того света вытащил. Полина знает.

Сверчок с грустной беззаботностью пел на стене, и печальны были огни яхты, медленно дрейфующей по водоему, для того, кто смотрел на них с берега.

9

На рассвете яхта пристала к пирсу. Деревянко в высоких болотных сапогах и с рыбацкой амуницией, Костя и два вчерашних спорщика в ветровках умчались на моторке: она гудела за камышами тихонько, как майский жук.

Андрей попросил заспанного охранника в спортивном костюме передать Косте, что он уехал (с Афанасьевым Аспинин попрощался еще в каюте). И сошел на берег.

С пригорка из огорода на судно изумленно уставилась бабка в пестром платке и с руками в глине по локти. Мужичок в сером пиджаке, кепке и кирзачах со срезанными голенищами притормозил на тропинке, слез с велосипеда с багажниками впереди и сзади и крикнул бабке: «Эт, чё за фягня, тетя Нюра?» Та молчала.

На бугре Аспинин набрал мобильник. Сигнала не было.

– Эй, друг, – окликнул Андрей мужичка с велосипедом, – станция далеко? На Москву.

– Километров пятнадцать. А это чяво же, начальство?

– Вроде того. А автобус?

– При советской власти ходил. А тяперь отмянили. В дяревне изба, да тын, да говна овин.

Он «якал» и «окал», как родственники Андрея из Александрова.

– А эти как же добираются? – Аспинин показал подбородком на поселок у воды.

– Дачники? Это москвячи-и, – со снисходительным пренебрежением протянул мужик. – У них машины! А ты у них главный? Приказал бы автобус провясти. Почтальон ругается. Даляко пенсию старухам носить.

Мужичок, похоже, шутил над незнакомцем.

У пирса стал собираться редкий утренний народишко. Босоногий охранник спрыгнул на доски и отгородил проход к яхте барьером наподобие легкоатлетического.

Небо стремительно затянуло серой поволокой не то тумана, не то облаков. Холодная капля упала Андрею на затылок. По воде от леса с противоположного берега секла серая рябь дождя.

Андрей поднял ворот пиджака. Мужичок улепетывал с велосипедом в поводу.

– Эй, любезный! – окликнул его Аспинин. – Где б переждать?

Тот, не оборачиваясь, махнул: мол, пошли, и Аспинин зарысил следом. Ливень догнал, дорога раскисла, и ноги скользили по глине и по жухлой травке вдоль обочины.

За металлическим забором-сеткой и калиткой красовалась изба, крытая новым железом. Мимоходом Аспинин заметил сделанные крепко, на совесть сараи, навесы для дров. Крыша погребка тоже была обновлена железом. Ставни свежевыкрашены и расписаны пестрыми птичками, дорожка посыпана песком.

– Эт тябе не Москва! – в сенях усмехнулся мужичок на городские штиблеты Аспинина с пудом рыжей глины на каблуках. – Разувайся. Не боись, носками не наследишь. Эта мудянка тяперь до завтра, – и плотнее закрыл двери. – Холод напустим.

Аспинин разулся, очистил над тазом, ногой придвинутым хозяином, глину с туфлей, тщательно отер их ветошью, – мужик одобрительно поглядывал на усердие гостя.

В горнице мужик снял кепку и намокший пиджак. Это оказался сухой, жилистый дядька лет сорока пяти, плешивый и со смеющимися щелочками глаз. Он коротко пояснил жене, пухлой женщине лет сорока в переднике, что дождь застал его у пристани. Рассказал про корабль, «наподобие «Ракеты», только «чуднее».

Как Андрей не отнекивался, его усадили завтракать. Хозяин поел спозаранку.

– Выпьешь? Ну, и правяльно: с утра махнул – весь день свободен! – одобрил Алексей.

Разговор завязался без водки. Хозяин работал на заводе слесарем-наладчиком. Его жена медсестра. В районе у них квартира. В квартире живет дочь с семьей. На заводе трижды были сокращения, а Алексея каждый раз зовут.

– Пацаны не ядут – им зарплату давай, – пояснял он, – а старяков уж нет!

– Вы ешьте! – легонько придвигала хозяйка гостю жареную картошку с грибами в сковороде и соленые огурчики в тарелке.

У русской печки сохли гирлянды белых. В доме пахло сухой травой и сушеными яблоками. В углу под образами тлела лампадка. У ног терся рыжий кот.

Аспинин в старенькой чистой телогрейке согрелся и разомлел.

– …Вот ты, допустим, власть, – осторожно говорил Алексей. – Ня власть, так все равно перядай своим. Помочь ня можешь, так ня мяшай! Ня трогай народ. Он сам разберется, что яму лучше. Хапай! А в нашу жизнь ня лезь! У меня все есть: свиньи, гуси, картошка.

– Успеваешь на заводе и по хозяйству?

– Успяваю. Таджик помогает. Он на два двора. Мой и соседа. Навроде смотритяля. Ну, пусть по-твоему, батрачит. Да хоть ни хряна ня делай, лес прокормит: грябы, ягоды! Я такие мяста знаю! За лето на «жигуль» насобяраешь! Все здесь своими руками сделано.

– Ну, и живи, кто мешает?