Предатель.

– Ты забыл? Сказано: наблюдай праздник жатвы первых плодов труда своего, – возвысил голос Иехойахим, и малышня притихла. – И сказано в другом месте. От жилищ ваших принесите два хлеба возношения, которые должны состоять из двух частей ефы пшеничной муки и должны быть испечены кислые, как первый плод Господу. Вместе с плодами представьте семь агнцев без порока, однолетних. Да будет это всесожжение Господу, и хлебное приношение и возлияние к ним, в жертву, в приятное благоухание Господу. И, наконец, сказано. Совершай праздник по усердию руки твоей, сколько ты дашь, смотря по тому, чем благословит тебя Господь, Бог твой.

– Но сказано у пророка Амоса: ненавижу, отвергаю праздники ваши, и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете мне всесожжение и хлебное приношение, я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ваших. Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток! Ибо я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения больше, нежели всесожжения. Это у Хошеа. Миха же говорит. С чем предстать мне пред Господом, поклониться перед Богом небесным? Предстать ли пред ним всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчетными потоками елея? О, человек! Сказано тебе, что – добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим. И вот еще. Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овна. У Шеломо тоже сказано. Начало доброго пути делать правду. Это угоднее пред Богом, нежели приносить жертву.

– Хватит! – гаркнул Йосеф. – Большую волю взял судить то, что записано в Законе.

– Ибо отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве сказано у пророка Ирмеяху! Разве Бог обрек на кровавые муки несчастных животных, которым дал жизнь?

– Вон! – Йосеф побагровел.

– Сегодня праздник! – испуганно заступилась мать.

Йехошуа шагнул к двери, упрямо сжав рот. Иааков шмыгнул за братом.

После праздника Йехошуа перестал бывать у Пинхаса…

– Из Копернаума приходил человек, – Клеопа понизил голос. – В шабат будут подбивать народ к смуте. У молодых мозги – солома: от угля займутся. А у нас хозяйство.

Йосеф вздохнул.

– Люди говорят, Ицхака видели на дороге из Иерихона. А старик утверждает, что паломничал к Храму, – продолжал Клеопа. – Говорят, в Иерихоне был четверовластник.

– Высоко махнул…

– Да? Сегодня сын Ицхака, Матайя, ушел из западных ворот. А виноградники у них с другой стороны. – Помолчали. – Может, не ходить в собрание?

– Так ведь шабат, – неохотно возразил плотник.

– Шабат! – Клеопа вздохнул и упруго поднялся.

Они познакомились с Мирьям перед праздником Жатвы.

8

Йехошуа распластался в воде подбородком вверх, и течение тихо кружило его. Вода натекла в уши, щекотала ноздри, и мальчик слушал свое дыхание. Иааков на берегу учил ягненка прыгать через ногу несколько раз подряд. Ягненок не понимал, и оба не заметили, что брата унесло течение.

Стремнина вынесла Йехошуа к заводи. Тут перед мальчиком мелькнула чья-то мокрая волосатая морда. Йехошуа хлебнул и закашлялся. Он перевернулся на живот. Кто-то карабкался на берег, цепляясь за траву. Белел его тощий зад. Незнакомец вскрикнул, задергал руками, словно стряхивая что-то, и плюхнулся в воду. Но тут же вцепился в осоку. Руки искровенили острые края травы. Йехошуа подплыл по-лягушачьи и подтолкнул бедолагу. Незнакомец ойкнул, вывалился на берег, поджав колени, и принялся дуть на ладони. Алые капли сочились по пальцам.

Йехошуа броском выкатился следом, и, корчась от озноба, нарвал подорожника. Смачно плюнул на горсть земли и плюхнул жижу на листья.

– Дай! – он приклеил снадобье к ладоням незнакомца, пошептал, и остановил кровь.

– Я думала – утопленник! А ты ожил! – Они засмеялись. Тут только Йехошуа узнал девчонку, за которой подглядывал с братом. Те же высокие брови и миндалевидной округлости глаза с длинными ресницами. Только теперь на щеки налипли волосы.

– Ты же не умела плавать! – воскликнул и покраснел.

– Научилась. Это ты с белым ягненком. Мы вас с мамой видим, когда приходим стирать.

– Мирьям, ты с кем? – позвали на эллинском.

Из-за деревьев по пояс над травой вышла женщина в синей тунике. Всплеснула руками над ранами девочки и облегченно выпрямилась.

– Ты бы оделся! – Женщина улыбнулась. Тут только дети хватились наготы. Мирьям юркнула за мать. Йехошуа сиганул в воду. Он вынырнул, отфыркиваясь, и барахтался против течения. Мать и дочь рассмеялись.

– Где ты научился заговаривать? – спросила женщина на арамейском и показалась Йехошуа ожившей красавицей из сказок Иехойахима. Такие же высокие, как у девочки, брови, изумрудные глаза и длинные ресницы, лицо, словно вырезанное из белого туфа. Подол туники она заткнула на поясе, открыв белые икры. Каштановые волосы собрала на затылке в узел.

– Это не заговор. Дедушка научил меня пользоваться травами!