Предание о старом поместье

— Ингрид, — сказал ангел, — припоминаешь ли ты, как в ту пору, когда был еще жив твой дедушка, ты встретила молодого студента, который целый день ходил с тобой по дворам, играя на скрипке твоего деда?

Лицо мнимоумершей озарилось улыбкой.

— Думаешь, я могла его забыть? С тех пор не было дня, когда бы я о нем не вспоминала.

— И не было ночи, когда бы ты не видела его во сне?

— Да, и не было ночи, когда бы я не видела его во сне.

— И ты хочешь умереть, хотя так хорошо его помнишь? Но ведь тогда ты больше не увидишь его!

При этих словах ангела мнимоумершая ощутила всю сладость любви, но и это не смогло привязать ее к жизни.

— Нет, нет, — сказала она. — Я боюсь жить, пускай я лучше умру.

Тогда ангел взмахнул рукой, и мнимоумершая увидела перед собой безбрежную песчаную пустыню. Это была бесплодная, лишенная деревьев, жаркая и сухая пустыня, простиравшаяся в бесконечность. На песке то тут, то там видны были какие-то возвышения, на первый взгляд напоминавшие скалы. Но когда Ингрид пригляделась получше, то увидела, что это были звери, громадные чудища с могучими когтями и большими зубастыми пастями. Они лежали на песке, подстерегая добычу. И между этими грозными хищниками беспечно расхаживал студент, не подозревая о том, что это не скалы, а живые звери.

— Его надо предостеречь! Скорее, скорее! — закричала ангелу Ингрид, охваченная невыразимым ужасом. — Скажи ему скорее, что они живые, пусть остерегается их!

— Мне не позволено говорить с ним, — ответил ангел своим мелодичным голосом. — Ты должна предостеречь его сама.

И тут мнимоумершая с ужасом почувствовала, что она лежит, как в параличе, и не может помчаться на помощь студенту. Она делала одну безуспешную попытку за другой, силясь подняться, но мертвая слабость сковывала ее. Но вот наконец, наконец! Она ощутила, как забилось ее сердце, кровь побежала по жилам и тело освободилось от смертной неподвижности. Она поднялась и поспешила к нему…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Нет на свете ничего достовернее и непреложнее того факта, что солнце особенно любит открытые пространства перед деревенскими церквушками. Замечали ли вы, как бывает залита солнцем площадка перед входом в маленькую белоснежную церковь во время воскресных богослужений? Нигде лучи его не посылают на землю столько света, нигде в другом месте не ощутите вы столь торжественной тишины.

Кажется, будто солнце бдительно следит за тем, чтобы люди не топтались без толку перед храмом Божьим и не затевали пустых разговоров. Оно хочет, чтобы они сидели в церкви и прилежно слушали проповедь пастора. Оттого-то и поливает оно столь обильно своими жаркими лучами дорогу, ведущую к церкви.

Разумеется, трудно предполагать, что солнце каждое воскресенье обходит дозором все деревенские церквушки, но зато можно сказать с полной уверенностью, что в то утро, когда мнимоумершую опустили в могилу на кладбище в Рогланде, оно основательно припекало на площадке перед местной церковью.

Даже булыжники в дорожной колее были до того раскалены, что искрились на солнце, и казалось, что они в любую минуту могут вспыхнуть огнем. Затоптанная низкая трава пожухла и стала похожа на сухой мох, а желтые одуванчики, красовавшиеся на лужайке, выпрямились на своих длинных стеблях и сделались большими, как астры.

На дороге показался далекарлиец, из тех, что бродят по округе, продавая ножи и ножницы. Он был одет в длинный белый овчинный тулуп, а на спине он нес большой черный кожаный мешок. В таком виде он шел уже много часов, не ощущая жары, но когда свернул с проезжего тракта и вышел на площадку перед церковью, ему пришлось остановиться и, сняв шапку, отереть со лба пот.

Сейчас, стоя на солнце с непокрытой головой, он выглядел красивым и вполне разумным человеком. У него был высокий, белый лоб, глубокая складка между бровями, красиво очерченный рот с тонкими губами. Волосы у него были расчесаны на прямой пробор, подстрижены в кружок и, закрывая уши, вились на концах. Он был высокий и плотный, но не толстый, с прекрасной фигурой. Впечатление портил, однако, его взгляд, блуждающий, беспокойный, и глубоко запавшие, точно стремившиеся спрятаться, глаза. Безумная гримаса искажала его рот, в губах было нечто тупое, безвольное, что не вязалось с этим красивым лицом.

Навряд ли он был в здравом уме, если притащился сюда со своим тяжелым мешком в воскресный день. Будь он в полном рассудке, он бы знал, что это напрасный труд, поскольку сегодня ему ничего не удастся продать. Никто из далекарлийцев, бродивших по округе с товаром, по воскресеньям не гнет спину под мешком; они, как все добрые люди, являлись в храм Божий с пустыми руками, не обремененные поклажей. А этот бедняга, как видно, и не догадывался, что сегодня праздник, до тех пор, пока не остановился на солнцепеке перед церковью и не услышал пения псалмов, доносившегося из храма. Но тут он все же сообразил, что нынче торговли не будет. И перед ним встала непосильная для его больного ума задача — придумать, как ему провести свободный день.