Предан до самой смерти (сборник)

 — Я собираюсь поступить так, как делаю нечасто, — снова заговорил Грингол. — Собираюсь сказать, что у меня на уме и почему я намерен не принимать всерьез вашу Эффи Перкинс. Дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь. Я на неё надеюсь. Филдс подтвердит, что первые мои слова после её ухода были: « — Я не намерен пользоваться этой информацией лишь потому, что она направлена против Кэллагена». Вот что я сказал Филдсу. Многие тут с радостью уцепились бы за шанс использовать такие сведения, если бы смогли связать их с вами. Но я не дурак. Что мне это дает? Мне нужно найти и арестовать убийцу Августа Мероултона, а не терять время в попытках прижать некоего частного детектива, только потому, что он разок — другой слегка перемудрил.

 Я заявил Филдсу, что собираюсь прямо вам сказать: если заявление Перкинс — правда, то нам не составит труда найти виновного. Совершенно ясно, что если Кэллаген намеренно фабрикует ложное алиби для мисс Мероултон, то делает он это по исключительно важной причине, и ею может быть только одно: он знает, что она нуждается в алиби, так как она была с Августом Мероултоном на Линкольн Инн Филдс, когда того убили. Или — как альтернатива — она его убила.

 Лицо Грингола осветила добродушная улыбка.

 — Видите, Слим, я вам рассказываю, почему не верю мисс Перкинс. Прежде чем мы начнем, можете убедиться, что я на вашей стороне. Тогда давайте разберемся, чтобы преподать урок этой Эффи Перкинс; вдолбим ей, что Скотланд Ярд не должен попусту тратить время, когда ей хочется причинить кому-то неприятности.

 Кэллаген с кроткой и смиренной миной смотрел в потолок.

 — Не знаю, Грингол… Не стоит быть таким жестоким с Эффи. Она милая девочка. Правда. Просто переборщила — вот и все. — В его голосе проступила еле заметная нотка сарказма. — Вы хотите сохранить свое время и энергию? Тогда зачем их тратить, чтобы убеждать женщину вроде Эффи, что она валяет дурака?

 Пальцы Грингола забарабанили по крышке стола. Голос его слегка напрягся.

 — Послушайте, Кэллаген! Я просил вас прийти сюда и играть с нами в одной команде. Можно сказать, протянул вам руку. Но похоже, вы не собираетесь даже и пальцем шевельнуть, чтоб действовать заодно. Полагаете, это разумно?

 Кэллаген ласково ему улыбнулся.

 — Понятно… Предполагалось, я о чем-то расскажу? А я этого не сделал. Ладно, но о чем?

 Грингол встал, подошел к окну и выглянул наружу.

 — У Эффи Перкинс основательные показания. Их вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинения. Перкинс твердо держится своего, раз предпочла явиться сюда и сделать официальное заявление, чем принять ваши предложения…

 — Секундочку, — прервал Кэллаген. — Что за предложения?

 — Вы послали ей письмо, позаботившись, чтобы его доставили как можно раньше. Хотели, чтобы она получила его прежде, чем прочитает газеты и обнаружит репортажи про убийство Мероултона.

 Кэллаген выглядел сначала недоумевающим, затем удивленным, и лишь затем понимающая улыбка расползлась по его лицу.

 — Я понял, вы имеете ввиду записку, в которой я ей сообщил, что она может снова приступить к работе. Навалилась уйма дел, и я даже прибавил ей жалование. По-моему, самый обычный ход работодателя. Как полагаете? Я увольняю девушку, которая работала со мной пять лет, и обнаруживаю вдруг, что предстоит огромная работа и мне опять понадобятся её услуги.

 Он выдержал паузу, чтобы придать больший эффект своим словам.

 — И это вы считаете предложением? Да? Очень мило! Вы приказываете сотрудникам схватить меня и доставить сюда… Мистер Кэллаген, не будете ли вы добры, не возражаете ли вы…Тьфу! Короче, обрушиваете на меня целый поток недвусмысленных предложений, замаскированных изысканными фразами.

 Он затушил в пепельнице сигарету, и резкость жеста выдавала его возмущение.

 — Не успел я пробыть в вашем дрепаном офисе и десяти минут, как мне было заявлено, что я фабрикую ложное алиби и становлюсь соучастником преступления, которое некто может быть когда-то совершит. Затем мне вежливо внушают, что мои действия бросают подозрения на клиента, который — так уж получилось — оказался в моем кабинете в тот момент, когда я уволил чертову дуру — машинистку. Так, между делом, объясняют, что детектив-инспектор Факсли сильно мне не симпатизирует, как будто мне не наплевать — любит он меня или нет. Еще мне сообщают, что детектив-инспектор Брантинг тоже меня не обожает, что я воспринимаю как комплимент, так как у вашего толстого дурака не хватило мозгов посадить жулика, который уже звякал кандалами и почти хрипел в петле!

 Мне напомнили, что судья Фейервуд подозревал, что в деле Мире я сфабриковал алиби. Но вы прекрасно знаете, что это дьявольская ложь. Если бы Фейервуд был уверен и мог это доказать, он должен был арестовать меня за дачу ложных показаний. Он этого не сделал. И почему? Да потому, что думать он может что угодно, но как судья не вправе не считаться с действительными фактами и уликами.

 Он сделал паузу и достал новую сигарету.