Предают только свои

Увидев его полотно «Пожар», выполненное в синих тонах, без использования иных красок, Андрей замер в восхищении и изумлении. В синем мире, синей ночью, синим огнем полыхало темно-синее здание. От картины веяло мистическим ужасом. Увидев ее, хотелось сразу же отвести от полотна взгляд, но другая сила не позволяла этого сделать, заставляя смотреть и смотреть на бушующий синий огонь.

Не меньше мистики содержала картина «Шторм». Будь она выполнена в традиционной манере художников-маринистов, невольно бы стали напрашиваться параллели: кто лучше рисует волны — Айвазовский или Чертольский? Но оснований для таких сравнений не было. На картине Кирилла Петровича с ураганной стремительностью неслись кроваво-красные волны. Художник, отойдя от привычных цветов, изобразил море как необузданное бушевание крови. От взгляда на картину по телу пробегали мурашки.

В первый день после взаимного представления, которое в своей обычной строгой манере провел Корицкий, Чертольский без предисловий взял быка за рога. Он достал из шкафчика картонку, покрытую красками, — чей-то неоконченный этюд. Судя по всему, неизвестный художник зафиксировал часть песчаного берега, скалу и пенную полосу прибоя.

— Это образец, — сказал Чертольский. — Сделайте копию.

Задание показалось Андрею детским, если не сказать дурацким. Делать копию с этюда, выполненного наспех, небрежно, когда художника волновало только одно: как зафиксировать цвета, поразившие его воображение, было несерьезно. Но задание есть задание.

За час работы Андрей сделал небольшую картину по мотивам этюда: пустынный песчаный берег, скалы и волны, бьющиеся о них…

Чертольский посмотрел работу, взял картонку двумя пальцами как лягушку и швырнул в угол комнаты.

— Я хочу, Николай, обидеть вас и как можно сильнее. Вы разгильдяй!

Андрей, в котором все так и вскипело, удивленный таким признанием, спросил:

— Почему?

— Потому что вы не умеете относиться к делу ответственно. В вас много гордыни и нет послушания. А мне нужно, чтобы вы слушались старого воробья, потому что он знает, чего хочет добиться. Вам предстоит освоить манеру письма художника, которого вы будете представлять в ином мире. Я дал вам этюд, за который заплачены деньги. А вы? Вы возвращаете мне картинку, которую способен намалевать любой базарный мазилка…

— Да, но я…

— Помолчите, Николай, и постарайтесь запомнить. Однажды в монастырь к иезуитам пришел монах, желавший стать послушником. Аббат повел его на огород. Дал рассаду редиски. Для образца два кустика он воткнул в лунку ботвой вниз, корнем кверху. Сказал: «Сажайте так». Через час, когда работа была окончена, аббат пришел ее принять. Вся редиска была посажена корнями в землю. «Почему ты ее посадил так?» — спросил аббат. «Она иначе не будет расти и ничего на грядке не вырастет», — ответил монах. «Сын мой, — сказал аббат, — в разумности тебе не откажешь, но для нашего братства ты не подходишь. Из редиски, посаженной корнями вверх, могло вырасти твое послушание. Ты этого не понял. Прощай!» Вам, Николай, я не могу сказать «до свидания». У меня нет выбора. И вам придется учиться. Стилю, который я предложу, этим мазкам, которые у вас не получились, этой пока что чужой для вас манере…

И Андрей начал осваивать чужой почерк, мазок чужой кисти.

Чертольский находил время и знакомил Андрея с мировой художественной классикой. Они вместе листали прекрасно изданные книги с репродукциями картин великих мастеров, и Маэстро шаг за шагом уводил Андрея в мир профессиональных тайн, доступных и понятных только посвященным. Словарь его пополняли слова, звучанья которых он никогда не слышал, значения не понимал: валеры, гризайль, сфумато, стаффаж…

Кирилл Петрович учил Андрея не только видеть изображенное, но чувствовать дух, сопереживать идеям художников.

— Констебл, — говорил Чертольский и открывал страницы, отмеченные закладками. Это его знаменитая работа «Мальверн Холл». Обратите внимание, Николай, на гармонию близких по звучанию цветов. Художник скуп на краски, и это делает его работы особенно выразительными. Первый план — темно-голубые тона. Это растительность. Светло-голубые — вода. Розовые и голубые краски — строения. И серое, серое небо. Картина полна грусти и нежности. Мир прекрасен, загадочен, привлекателен. Запомните, Николай, Констебл взирал на природу с благоговением. Он наполнял свои картины добротой. Мастер считал, что человек дерзкий, злой, не видит мира во всей красе… Еще более прекрасный мир счастья и грусти можно увидеть на картинах Архипа Куинджи. Но вы, Николай, их не видели и не должны видеть. Простите старика, что напомнил о их существовании…

Помимо художественных приемов, Чертольский словно бы походя преподавал Андрею нехитрые способы конспирации.

— Вы слыхали, сударь, такой анекдот? — Чертольский взял тюбик черной краски и выдавил содержимое на палитру. — Пришел мальчик к отцу: «Папа, а правда, что мужчина способен преодолеть любую трудность?» — «Да», — ответил отец. «Тогда сходи в ванную комнату. Я там выдавил из тюбика всю пасту. Затолкни ее назад».

Андрей смеялся, а Чертольский продолжал: