Праздник подсолнухов

– Его тоже лучше нейтрализовать. Меня немного беспокоят те парни в Нагое. Я сделал звонок в полицию Айти[57] и сообщил, что прямо на дороге за вокзалом валяются несколько тел, – вероятно, очередная разборка между токийской группировкой и местными бандитами. Полиция наверняка направит запрос в токийское полицейское управление, но эти ротозеи-копы могут не найти достаточных причин, чтобы задержать тех парней.

– Зато тебя ротозеем никак не назовешь. Тебе не откажешь ни в интеллекте, ни в физической подготовке.

Мы все вместе вышли из комнаты, и Харада заговорил с улыбкой в голосе:

– Господин Акияма, я был не прав, когда просил вас предоставить информацию.

– О чем это ты?

– Вы потрясающе блефовали.

Я остановился и взглянул на него. На губах его играла изящная улыбка.

– Ваш рассказ о письмах, оставленных в отеле, и это предложение намекнуть, где находится картина, – вы ведь блефовали. Я восхищен. Вам удалось полностью переломить ситуацию, заставив их делиться информацией с вами. Они абсолютно не разбираются в людях. Теперь мне ясно, что вы совершенно не представляете, где находится картина. Признаюсь, для меня это полная неожиданность.

Тут он был прав. Я понятия не имел, где картина, и откровенно блефовал в той сделке. Наверное, мой блеф был чистым безумием. Из-за него я едва не лишился пальца.

– Значит, ты догадался? – Я покачал головой. – Ты, пожалуй, мог бы обыграть меня в покер. Кстати, за мной должок.

Мы увидели, как Хироси направляется вверх по лестнице.

– Думаешь, Тасиро на втором этаже?

– Папик еще вчера облюбовал там одно местечко. Если интуиция меня не подводит, он должен был торчать там все это время.

– Что за местечко?

– Большая гостиная на втором этаже.

– Но почему именно там?

– Потому что там его любимые игрушки.

– Любимые игрушки? Это еще что такое?

– Неужели не догадываешься?

Харада улыбнулся, я взглянул на него и спросил:

– Ты, кажется, тоже в курсе? Кстати, в поезде ты упоминал свою поездку в Киото. Когда ты был здесь последний раз?

– В январе. Именно тогда мы начали действовать, или, выражаясь вашим языком, рыть носом землю. У нас состоялся откровенный разговор с вашим шурином. Однако в тот раз он, естественно, ничего не рассказал нам о фактах, которые припомнил, когда вас собрались «пошинковать».

Хироси отодвинул раздвижную перегородку.

Сидевший посреди комнаты Тасиро обернулся и даже, кажется, попытался что-то сказать, но я не слышал его, ошеломленно застыв на пороге.

Я был потрясен. Во время своих визитов мы с Эйко всегда останавливались в этой гостиной. Просторная комната в японском стиле имела площадь не меньше двадцати дзё. Никакой мебели, только татами на полу. Хорошо помню, как неуютно я чувствовал себя здесь вначале. Однако сейчас гостиная выглядела иначе. Все-таки живопись очень преображает стены. Мы искали картину голландского художника девятнадцатого века, но сейчас перед нами предстали совсем другие полотна, до боли знакомые. Их было шесть, все сотого размера. То были картины, написанные мной во время учебы.

17

Словно издалека я услышал, как Харада обращается к Тасиро:

– Обстоятельства изменились. Ваши люди в плену. Прошу вас спуститься со мной вниз.

Тасиро глубоко вздохнул:

– Ты снова предал меня?

– Давайте сразу расставим точки над «i»: я с самого начала не питал к вам никаких чувств.

– Тогда зачем было сближаться со мной?

– Я не сближался с вами. Мы всего лишь вели деловые переговоры. Мое предательство не более чем ваша фантазия.

Тасиро поднялся, подгоняемый Харадой, и они вдвоем покинули комнату. Все это время мой взгляд был прикован к стенам, где внезапно ожило мое давно забытое прошлое. «Рояль-1» и «Рояль-2», удостоенные награды на бьеннале «Новый век». «Выход», отмеченный на выставке. Другие произведения, получившие призы на школьных конкурсах живописи. Всего я написал двадцать или тридцать работ такого размера. Те из них, которыми я был сравнительно доволен, сейчас висели передо мной.

С трудом оторвав взгляд от стен, я взглянул на Хироси:

– Это и есть то, о чем ты хотел со мной побеседовать после?

Он кивнул:

– Я слышал, ты все это нарисовал в школе?

– Да, это единственное, что у меня неплохо получалось.

– Хм, а ты молодец, – тихо пробормотал он и продолжил уже громче: – Чего нельзя сказать обо мне. Я ничего не смыслю в картинах. Вот сказать, будет на девушку спрос в фудзоку или нет, – это пожалуйста.

– А вот тут я не силен. Каждый дока в чем-то своем.

– Но ведь мне почти тридцать. Бестолково живу, правда?

Мне вспомнились последние несколько лет моей собственной жизни, лишенной какого бы то ни было труда и похожей на гладкий кусок пластмассы. Кто-кто, а я точно не могу служить образцом для подражания.

– Это как посмотреть, – ответил я. – Вот мне в мои почти сорок тоже кажется, что я живу бестолково. Мне вообще не очень понятно, что значит «бестолково».

– Но ведь в твоей жизни был период сильной увлеченности.

– Это было давно. Теперь ничего не осталось. Эти картины собрала Эйко?

– Ага. Ты ведь даже не догадывался, верно? Она просила держать это в секрете.

– Интересно – почему?