Праздник Дрейка

– Всегда занято, б…ядь! – Выругалась незнакомая девица по ту сторону. – Вы там скоро?

Я смотрела на ампулу, опоясанную черно-красным рисунком.

Нет, лучше в машине. Пока он еще у стойки берет кофе, бутерброд. Я успею. Мысль о том, чтобы валяться, пусть даже уже остывающей, на обмоченном полу, вызывала нестерпимое отвращение, почти ужас. Я, может, многого не заслужила в этой жизни, но такого отстоя не заслужила точно.

На пассажирское сиденье я забралась, думая о том, что заблюю или закапаю пеной его салон. Дебильная мысль, вызывающая крошечную толику удовлетворения. Хоть чем-то нагажу напоследок. И радость от нее ненастоящая, даже не тень её.

Страшно.

Просто сунуть в рот, просто раскусить… Страшно.

Придется, потому что назад – уже нет. Впереди темно, будет еще темнее. Снова страдать – не вариант.

Я зажмурилась. Принялась считать до трех.

Один.

У меня вспотели ладони и виски.

Два…

Она, наверное, горькая. Страшили спазмы. Дернуло в галоп сердце, и в предвкушении агонии свело мышцы глотки.

Три.

Он всегда успевал в последний момент – как?!

Я уже донесла ее до губ, до рта, уже почти положила на язык, но нет же – распахнулась дверь, меня схватили за руку.

– Отдай! – заорала я дурниной. – Отпусти!!!

Капсула выскользнула из моих пальцев на колени, после провалилась куда-то на пол, на коврик. Я попыталась согнуться, нащупать её, пальцы метались по прорезиненной поверхности вслепую.

– Это обезболивающее! – орала я, извиваясь. – Мне надо! Надо…

Он нашел ее первым. Мое запястье не выпустил, сжал еще сильнее, и я зашипела от боли.

– Обезболивающее? – рыкнул зло, узнал маркировку. Её узнавали все. Закон запрещал изготавливать ампулы с ядом белыми. – «DZK», значит…

Взгляд насквозь, как раскаленный шип.

– Лекарство от всех проблем?!

Ему какое дело?! И я впервые зарыдала, потянулась к тому, что он держал в руке, – я съем ее, даже пыльную. Но ампулу уже бросили под ноги, растоптали с таким отвращением и яростью, что хрустнула скорлупа, высыпался в трещины бетона белый порошок.

Закинув мою руку в салон, охотник захлопнул дверь так близко от моего носа, что расшиб бы его, если бы чуть ближе… И этим же носом, скорчившись в гримасе, я уперлась в стекло, беззвучно рыдая. Уродливая в немом крике, в полнейшем отчаянии, побежденная изнутри.

Хлопнула дверца с обратной стороны. Завелся мотор.

* * *

(Phoria – Mass (Re-Imagined))

Город я знала вдоль и поперек. Никогда его не любила: разбросанный на многие районы, индустриальный. Паршивый. Снова по джинсам текла кровь: я слишком рьяно искала выскользнувшую капсулу под ногами, шов разошелся. Меня морозило. Я снова легкая и холодная, как привидение, почти бестелесная, обессилевшая. Высыхали на щеках слезы, ни к чему они, ни к чему уже всё…

Сейчас машина свернет с Киндс-драйв на проспект Гудров, оттуда налево, в спальные районы. Дальше по прямой, туда, где на холме выкупали особняки те, кто мог их себе позволить, кто нажил богатство нечестным путем. А честным такой дом не купишь никогда – с садами, с огромной террасой, с бассейном. Я никогда не купалась в бассейне…

Начал накрапывать дождь; стало темнее.

С Киндс-драйв мы почему-то завернули не на проспект, не налево, но направо, припарковались в «кармане» у обочины. Охотник запустил навигатор, принялся вбивать какой-то адрес. Я не поворачивалась, не смотрела: любая минута теперь – моя минута. Пусть их осталось немного.

Авто тронулось вновь.

Я не понимала, почему мы приехали к моему дому. Зачем?

К той квартире, которую я снимала с тех пор, как познакомилась с Томми. Я здесь появлялась редко, набегами. Если соглашались за барыш и втайне от Зига и Сулли меня подкинуть и подождать минут пять-десять у подъезда разные знакомые. Оставляла здесь заработанные для себя деньги, складировала, чтобы не отобрали.

Меня вытащили из салона жесткой хваткой за локоть, я шаталась. Повели в подъезд. И все никак не удавалось вспомнить, где ключи. В рюкзаке? Потерялись? Голова плыла от слабости; по ступеням на третий этаж я взбиралась, как на эшафот, заплетаясь.

Мой жесткий проводник остановился у двери – да, точно, я ведь в полях называла ему свой адрес…

Он не стал париться с ключами, не стал пинать ногой, он просто надавил на дверь плечом. Надавил так, что треснул косяк и она открылась.

Внутри темно.

Меня подтолкнули внутрь, щелкнули выключателем в коридоре – свет не зажегся. Да, за электричество не заплачено, его отключили. Единственное, куда я смогла добраться, – до небольшой козетки. До маленького грязного диванчика со спинкой, почти упала на него, привычно прижала руки к окровавленной одежде. И вдруг поняла, что никуда я больше с этого места не сойду. Пусть меня тащат, закидывают на плечо, пусть волочат по земле… Ни одного шага более своими ногами.

Да и ног как будто не было. Все ослабело до предела, набирал обороты воспалительный процесс. Подумалось вдруг, что лучше я сдохну здесь: здесь не противно.