Если раньше Мирон думал, что его кроет от Лиды, что в её присутствии жизнь воспринимается иначе, то сейчас на мужчину обрушились совсем другие чувства.
Беззащитность Лиды нокаутировала.
– Я понял, красивая… – зашептал Мирон, не признав в охрипшем голосе свой. Мирон сделал шаг вперед, полностью уничтожив пространство между собой и Лидой. Лида дернулась в очередной раз, уперлась руками в его плечи, но Мирон не уступил. – Я услышал тебя. Прости… Прости, малышка. И не плачь, прошу. Что у вас случилось? Почему погиб муж?
Лида интенсивно замотала головой, отказываясь говорить.
Он понимал почему.
Ей до сих пор больно…
Она до сих пор любит мужа… Олега…
Тоскует.
Зовет по ночам.
Она его руки хочет чувствовать на своем теле. Его губы.
Не чужие…
Мирона заколотило, внутренняя дрожь прошлась по телу, выворачивая мышцы и рвя сухожилия.
У ЕГО девочки был муж. Она вдова. Такая молодая… такая ранимая… Такая не его…
Мирона разрывало. Как и Лиду.
Она молчала, невидящим взглядом смотря на него или за него. Мирону сложно было определить. Он сам на несколько секунд потерял связь с миром. Ревность глушила здравый смысл. То, чего он опасался, случилось. Или… нет?
Он глубоко вздохнул. Ещё раз.
Потом склонил голову и уперся лбом в лоб Лиды.
Ближе…
Ещё ближе…
К ней.
– Красивая, прости, – ещё раз сказал он, потому что других слов попросту не было.
Он солдат. Он чертову пропасть времени не общался с женщинами вне рыночных отношений.
Он избегал любых проявлений чувств… Он забыл, как это – чувствовать женщину.
Сейчас чувствовал. Всю её.
Лида перестала его отталкивать. Первая волна эмоций схлынула. Эта девочка не переставала поражать его. Откуда в ней такая силища? Не сила даже. Быстро взяла себя в руки.
Хотя…
Стоило ли? Может, надо было высказаться, наконец? Наорать на него? Ударить по морде?
Мирон поднял руку и дотронулся до щеки Лиды.
Лида судорожно то ли всхлипнула, то ли вздохнула.
Душа у Мирона не выдержала. Сердце – тоже.
Лида попыталась увести лицо от его прикосновений.
Эта её попытка оказалась той самой искрой, что подожгла фитиль, тлевший у него в груди.
Мирон застонал, его руки устремились вниз, чтобы сразу проникнуть под подол платья-рубашки Лиды.
Прошелся по бедрам. Сжал их. И дернул Лиду вверх.
Она испуганно вскрикнула, интуитивно вцепившись в его плечи. Это Мирону и надо было! Чтобы она прикасалась к нему! Трогала его! Была с ним!
Он действовал быстро: усадил Лиду на столешницу и резко вклинился бедрами между её колен. Снова жадно сжал бедра, ловя губами губы Лиды. Та сначала попыталась и от них увернуться. Но куда… От него не уйдешь! Не сейчас. Не сегодня. Скиф рванулся вперед, второй рукой прихватил шею Лиды сзади.
Не отпустит… Никуда.
Мир хотел быть нежным. Хотел забрать её боль на себя. Утешить, наверное. Но какой, нахер, утешитель из снайпера? Из вчерашнего зэка, который ещё никак не надышится свободным воздухом? Из патологического ревнивца, который влюбился…
Нежности не вышло. Он накинулся на её губы, слизывая ту единственную слезу, которую Лида себе позволила. Соленая… Вкусная. Мирон чувствовал себя больным ублюдком, не желающим отдавать то, что намеревался присвоить себе. Никому! Отберет её и у прошлого! Собой наполнит! Как – неважно! Наполнит! Он парень упертый, найдет способ!
Лишь бы чувствовать её…
Лишь бы не видеть больше её слез…
Захватил её губы, прикусил. Прижал сильнее, сдернув Лиду на себя. Краем сознания Скифский отметил, что девушка балансировала на грани, сидела на самом краю.
Он её удержит.
Всегда.
При любом раскладе. И не только в сексе.
Лида замерла. Привычно… Как всегда. А потом сорвалась. Те самые эмоции, что она давно сдерживала, которые приглушила и минуту назад, вспомнив про договор, про то, в какой роли она гостит в доме Мирона, вырвались наружу в яростном порыве.
Она ответила ему – укусила в ответ. До крови.
И сорвала «стоп-кран», который, несмотря на зажжённый, вспыхнувший фитиль, ещё держался. На честном слове. На давно притупленной морали. Но держался.
Мирона понесло. Знакомый едва ли не с детства вкус крови наполнил рот. Лида ответила. Яростно, с надрывом, как ему и хотелось. Он больше не церемонился. Задрал подол платья, нырнул рукой к трусикам и сразу же сдернул те вниз. Ткань поддалась, жалобно затрещав. Мирон откинул теперь уже не пригодную тряпку в сторону и сразу вошел пальцем в теплое лоно Лиды. Та вскрикнула ему в губы и закинула одну ногу выше. Провела ей по его бедру, соскользнула снова вниз.
Мирон и Лида целовались, как одержимые. Как два голодных диких зверя. Как те, кто не привык рассказывать о личном.
Лида царапалась. Трогала его шею. Оставляла следы. Порывистыми хваткими движениями пыталась задрать футболку, но тонкие пальчики скользили по ткани, и у неё ничего не получалось. А ему было не до раздеваний. Он накрыл ладонью её грудь, так же жадно сжал.
Толкнулся внутрь жаркого, влажного – да, черт побери, влажного! – лона и заурчал от удовольствия, от дикого восторга, от того, что она готова его принять.