Право быть

Борг едва не поперхнулся:

— За кого ты меня принимаешь?

— За здорового и крепкого мужчину. Я не прав?

— Я же сказал, что влюбился! — Последнее слово он произнёс с благоговением, которому позавидовали бы и боги.

— Влюблённость мешает соединению тел?

Он вскочил и со злостью хлопнул ладонями по столу.

— Со мной такого не случалось... никогда! Я... я боюсь даже дотронуться до неё и в то же время хочу прижать к себе и не отпускать ни на миг.

Какие знакомые слова. Вернее, какие знакомые чувства. Желать коснуться хоть кончиками пальцев и понимать, что не можешь себе этого позволить. Потому что она ещё не сказала «да». Так и не сказала «да»...

— Я ведь много раз видел её при дворе, издалека, правда, но мне и не хотелось подходить. Да, она красивая, очень красивая, но меня к ней, веришь, ни разу не тянуло, а вчера, когда она вдруг оказалась рядом... когда прижалась ко мне, словно прося о помощи... Я не знаю, что произошло. Не понимаю. И от этого мне больно, больно внутри, вот здесь, понимаешь? — Рыжий стукнул себя кулаком в грудь.

Понимаю. А ещё догадываюсь, что, даже если предложить тебе быстрое и надёжное избавление от такой боли, ты не согласишься. Ни за какие сокровища мира. И я не соглашусь.

— Нужно время, Борги. Немного времени. Или много.

— И что потом?

— Потом ты всё поймёшь точно.

— Уверен? Сам-то пробовал?

Не один раз. И, что забавно, с каждой новой попыткой словно самостоятельно набираясь опыта, промежуток, необходимый для принятия решения, сокращался всё больше и больше, пока не стало достаточно одного-единственного взгляда.

Взгляда в пепельно-серые глаза.

— Да.

— И как сейчас? Понимаешь, любишь или нет?

— Понимаю.

Утренний ветерок стих окончательно, и в наступившем безмолвии хрипловатое приветствие гройга прозвучало со двора, как гром:

— Доброго дня, прекрасная госпожа! Что вам угодно в моих скромных владениях?

— Мне угодно видеть моего супруга.

Смысл сказанного дошёл до меня лишь спустя вечность, потому что звуки голоса, раздавшегося снизу, жили в трёх временах одновременно.

В прошлом.

В настоящем.

В будущем.

«Мне угодно...» пронзило начало летнего дня, пронеслось сквозь и без того тёплый воздух, ещё сильнее раскаляя всё, что успевало задеть своими стремительными крыльями.

«Видеть...» было напитано леностью рассеивающейся ночи, покорно сдающей бразды правления юному утру.

«Моего супруга...» ускользало, как дымка поднимающегося над водой тумана, который, кажется, ещё чуть-чуть, и можно будет сжать в ладонях, но момент обретения никак не желает наступать, всё дальше и дальше убегая к горизонту будущего, возможному и недоступному.

— Супруга? О ком вы говорите, прекрасная госпожа?

— Это ко мне!

Самому показалось, что крикнул, до ушей долетело что-то сдавленное, больше похожее на стон, но меня услышали, потому что вскоре на лестнице раздались шаги, лёгкие, неторопливые, нерешительные и всё же не замедляющиеся.

Нужно было подбежать к двери, распахнуть её, поклониться нежданной гостье, приветствовать... Словом, следовало выполнить множество действий, которые могли бы успешно скрыть замешательство и удивление. Обязательно нужно было. Но я никак не мог заставить себя сделать шаг из прошлого в настоящее. Тот шаг, на который решилась она.

Россыпь жемчужин в бездонной черноте волос, словно звёзды на небе, но не те, что ярко мерцают в полуночи, а те, что мягко греют своим светом сердце, замершее в ожидании рассвета. Пепельно-голубой шёлк платья окутывает стройную фигуру, как дым, и кажется, что стоит подуть, и его невесомые клочья улетят прочь, обнажая...

— Ты никогда не говорил, что женат, — оторопело укорил меня Борг, глядя на женщину, королевой переступившую порог комнаты.

Королевой, у которой мог быть и был всего лишь один подданный. Я.

Не говорил? Да я и сам не знал. Вернее, знал, но не верил. И сейчас не верю. Не могу.

— Договорим как-нибудь потом, хорошо?

Вопрос растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа с моей стороны. Рыжий вспомнил навыки полевого агента и скрылся с глаз так стремительно, что я не заметил его исчезновения, но сразу почувствовал: мы остались наедине. Мы? Нет, всё ещё не вместе, а по отдельности. Я и Шеррит. Шеррит и я.

— Почему ты...

Пришла? Дурацкий вопрос! Просто решила прийти, и никто не смог бы помешать ей. Никто бы не посмел помешать.

— Почему ты назвала меня...

Слово упорно не хочет слезать с языка, цепляется сотней крохотных крючков, и выдрать его из меня можно только с кровью, но женщина, пришедшая вместе с утром, почему-то не хочет кровопролития и спешит ответить:

— Потому что для тебя у меня нет другого слова.

Не любимый, не ненавистный, не презираемый, не драгоценный... Просто супруг. Бесстрастное, равнодушное, обязывающее и принуждающее. Но кого? Её или меня? А может быть, нас обоих? Цепь, сковывающая навеки? Я больше не хочу оков! Ни для кого на свете. Я только-только получил возможность быть свободным, а на меня снова надевают ошейник?

Пусть. Согласен на всё что угодно, если с глади глядящих на меня серых озёр сойдёт лёд усталой обречённости. Но он только крепнет, тяжелея с каждой минутой...

— Тебе велели прийти?