Право быть

Бывает, такой выход кажется обидным, потому что вслед за принятием решения всегда приходит непрошеной мысль: «Неужели я настолько плох, слаб, беззуб, что во всём мире не нашлось ни одной руки, готовой меня убить?» И тогда начинаются отчаянно-яростные поиски того, кто счёл бы вас достойным насильственной смерти, поиски, превращающиеся в захватывающее приключение. С одной стороны, не ко всякому человеку подойдёшь и не всякого попросишь: убей меня. А с другой — без веской причины смертоубийством не занимаются, стало быть, нужно ещё доказать своё право и общую необходимость на ваш уход в Серые Пределы. Иногда такой поиск длится всю жизнь, и всё-таки даже он — цель, а значит, существование не теряет свою цену.

— Но ты всё ещё жива, сестричка.

Помутневший было взгляд снова вспыхнул:

— Потому что передумала. Я решила, что месть, пусть придуманная не мной, не самое плохое средство от скуки. Правда, исполненная, она вернула бы меня в начало пути, и я даже немного обрадовалась, когда начали появляться препятствия, ведь они отдаляли развязку. Но потом... — Точёные черты скривились, делая облик женщины ещё менее человеческим, чем прежде. — Потом я поняла, что недостигнутая цель хуже достигнутой.

Говоря проще, ты, увидев во мне сильного противника, струсила. Настолько не уверена в собственных талантах? Нет, вряд ли. Подчинение людских сознаний вошло у тебя в привычку и ни разу не завершалось провалом. Да и могло ли завершиться? Ты побывала на дне более глубоком, нежели дно душ твоих жертв, и ты узнала о свободе больше, чем кто-либо другой из твоего окружения, так разве можно было устоять перед тобой?

Наверное, я бы хотел помочь тебе, сестричка. Хотел бы объяснить, что вовсе не вызубренный урок оказался ложью, просто ты случайно зашла в старший класс...

Нет, извини. Не буду. Не хочу умереть на полуслове и оставить тебя с неполными знаниями. Я видел, что может натворить старательный ученик, но ещё худшие беды обычно создаются теми, кто не доучился.

— Скажешь, что я виноват, сестричка?

— Не скажу. Нет нужды говорить.

Прозвучало с заметной ноткой превосходства. Ну разумеется, мои прегрешения столь велики, что бросаются в глаза каждому, даже неосведомлённому. И всё же напрашивающаяся пауза заканчивается раньше, нежели успевает произвести должное впечатление:

— Но я спрошу: почему? Почему ты встал у меня на пути?

В вопросе присутствовало отчаяние или мне померещилось?

— А разве должна быть причина?

— Она всегда есть.

Если заглянуть внутрь себя глубоко-глубоко, можно согласиться. Но если посмотреть наружу...

Большую часть своих мимолётных поступков я совершал, не стремясь ни к какой цели и не задумываясь, почему что-либо делаю. Довольно было сокровенного ощущения правильности происходящего, чтобы броситься в бой или, наоборот, осторожно отойти в сторону. Только позднее, после завершения того или иного события можно было остановиться и подумать, какие причины подвигли меня на действия. И что любопытно, стоило потянуть за ниточку самой очевидной причины, как она превращалась в длиннющую цепь разновеликих звеньев, добраться до конца которой помогало лишь чудовищное упрямство. А в конце цепи меня всегда ждал один и тот же ответ. Ты поступил так-то и так-то потому, что ты — это ты! Потому что не мог поступить иначе.

Причина? Мне захотелось, вот и всё. Внешние обстоятельства, говорите? А при чём тут они? Если живое существо не примет требований окружения, то бишь не «захочет», ничего не произойдёт. Можно было не спасать Рэйдена Ра-Гро, на кой он мне сдался? Можно было не выслеживать некроманта, справился бы кто-нибудь другой при надобности. Можно было... Но я захотел. Всего лишь захотел.

— Рад бы облегчить твои муки, сестричка, но, увы, никакой особой причины нет.

— Мои муки? Что ты можешь о них знать?!

Неудачно подобранное слово способно достичь успеха ровно таких же размеров, что и нарочно употреблённое. Только в противоположном направлении. Вырази я сожаление чуть иначе, меня ожидало бы продолжение пространной и не особо увлекательной, но помогающей скоротать время беседы, а случившийся переход на личности предполагал бурное развитие событий в ином ключе. И не просто ином, а отличном ото всех видевшихся мне вариантов.

Женщина расслабила пальцы, вдох назад стиснутые в кулаки, и со странной мечтательностью прошептала:

— Да если бы я могла, хоть на короткое время...

А потом, видимо, вернувшись из мира грёз в реальность, вынесла суровый приговор:

— Но ты снова разрушил мои планы!

Вот теперь я точно перестал понимать подоплёку происходящего. Разрушил? Что? Как? Или побег Борга вдруг оказался не досадливой, но в сущности безвредной мошкой, которую легко прихлопнуть, если понадобится, а непоправимой бедой? Не верю.

— О чём ты, сестричка?

Чёрные губы растянулись в улыбке, не сулящей ничего хорошего, но одновременно невинной, как у ребёнка: