Правильное питание

Здесь не было ничего живого. Вообще ничего. Даже сухие стебли чахлой травы давно перестали попадаться. За несколько часов ни жука мелкого, ни мухи не удалось увидеть. Будто на Марс по-быстрому добавили атмосферу, после чего тут же забросили Грешника в самый унылый уголок четвёртой планеты.

Почти бесплодное побережье в сравнении с этой стерильной душегубкой вспоминалось с ностальгий. Ведь если вдуматься — это почти оазис. Зря Грешник так плохо высказывался о месте высадки в разговорах с друзьями.

И давление. Непрекращающееся давление на мозг. Существование в безжизненном пространстве — это чересчур. Наш мозг грузится пониманием, что раз здесь даже мелких насекомых нет, созданиям покрупнее тем более делать нечего. И даже без понимания факта невозможности выживания в таких условиях человеку требуется что-то привычное, живое, настоящее, за что глаз приятно цепляется. Не получая это, сознание само неизбежно начинает додумывать, дорисовывать «мёртвую картину».

Так и до опасных галлюцинаций недалеко. Грешнику уже не раз что-то подозрительное слышалось, а затем и зрение периферийное начало подводить. То и дело казалось, будто вдалеке мелькают птицы, или даже рядом что-то движется угрожающе, однако при повороте головы ничего не обнаруживалось.

Или обнаруживалось безобидное марево над раскалёнными камнями.

Жара. Жара невыносимая. Жара давящая на голову, будто многотонный пресс. Защита от одежды, рюкзака и обруча или вовсе перестала помогать, или бонусы от снаряжения терялись на фоне нестерпимого пекла.

Обстановка самая что ни на есть отупляющая. И Грешник, монотонно передвигая ноги, закономерно впадал в подобие сонного оцепенения. Как ни старался держать себя в тонусе, но то и дело срывался, почти отключался от реальности.

А это делать нельзя. Недопустимое поведение. То, что мир вокруг вымер, вовсе не означает, что жизни на ярусе не осталось вообще. В любой миг всё может измениться. Поэтому надо внимательно мониторить обстановку, чтобы перемены не стали сюрпризом.

Нехорошим.

* * *

Время хорошенько перевалило за полдень, когда Грешник нарвался.

По закону подлости это произошло в один из тех самых периодов, когда он в очередной раз почти отключился. Ноги кое-как переставлялись; тело привычно поддерживало оптимальное положение, в котором меньше напрягал вес поклажи; однако глаза смотрели строго вниз, реагируя лишь на преграды, которые могли помешать прямолинейному передвижению. Ну а мозг, почти уснув, работал на мизерную часть возможностей, этого хватало лишь на самые простейшие приказы для опорно-двигательного аппарата.

Можно сказать — ходячий овощ.

И ни с того ни с сего, без малейшего предупреждения в один миг случилось два события: нос унюхал запах, которого здесь быть не должно; а уши уловили звук работы кремнёвого замка мушкета, после чего где-то впереди и вверху грохнул выстрел.

Грешник сам не понял, каким образом успел среагировать. Ведь на выход из заторможенного состояния требовалось какое-то время. Однако нет, двигаться начал одновременно со щелчком, после которого вспыхнул порох на полке примитивного ружейного механизма. И как ни быстро он горел, подбираясь к заряду в стволе, тело ушло в сторону, стремительно ускоряясь.

Тяжеленная пуля, вместо того, чтобы разворотить грудь, ударила в край второго рюкзака, болтавшегося поверх основного. И ударила с такой силой, что Грешника слегка повело. Очень уж неустойчивое положение получилось у корпуса в этот миг, достаточно лёгкого толчка, чтобы сбить с ног.

Всё же удержался, но фатально потерял темп. Грянул второй выстрел, и на этот раз противникам повезло больше. Этот мушкет был заряжен не пулей, а картечью. Впрочем, картечины здешние по размерам немногим уступали современным пистолетным пулям средних калибров (а то и превосходили), так что если попадёт, мало не покажется.

Как минимум парочка врезала по телу, разрядив один из пяти щитов. А Грешник, определившись с направлением обстрела, уже уверенно рванул дальше, прикрываясь от врагов обрывистым склоном. Здесь сухое русло протягивалось по подобию рва с трёхметровыми стенками. Грунт — что-то вроде красноватой глины вперемешку с едва окатанными камнями, хватает рытвин и прочих неровностей, куда можно вжаться всем телом, перезарядить отражение и прикинуть, наконец, во что вляпался на этот раз.

Так и сделав, Грешник выставил в сторону гуань, и начал им крутить, используя широкое лезвие в качестве зеркала. Отполировано оно добротно, картинку искажает не так уж сильно, благодаря этому самое главное удалось выяснить спустя пару секунд.

Чуть дальше русло в очередной раз стискивают наседающие с обеих сторон пески. Слева возвышается приличный бархан, на его вершине копошатся стрелки: двое мужчин, смутно знакомых.

Нет, Грешник их знать не знает. Это ложное впечатление, потому что недавно встречал подобные одеяния и оружие у той шайки, с которой пришлось разобраться на корабле. Парочка прикинута аналогично, лица характерно суховатые, кожа смуглая, не похоже, что этому виной лишь загар.