Правила секса (The Rules of Attraction)

– Счастливого Хеллоуина! – и кидают в меня карамельной крошкой.

Я открываю заднюю дверь Кэнфилда, взлетаю вверх по темной лестнице в ее комнату. Стучусь. Никто не открывает. Я жду и стучусь громче. Стою, проклиная себя, и кто-то, наряженный косяком, задевает меня, проходя мимо в ванную. Мой восторг по поводу предстоящей встречи с ней начинает медленно улетучиваться. Она должна быть на вечеринке, так что я иду с по-прежнему светящейся тыквой и со сплюснутой, подтаивающей в заднем кармане пастилой мимо общего корпуса к Уиндему.

Общая комната в Уиндеме залита жутким тускло-оранжевым светом. Громко играет «Superstition»* – старая вещь Стиви Уандера. Я подхожу к окнам. Общая комната полна танцующих людей в маскарадных костюмах. Все лампочки в лампах заменили на оранжевые. Бертран одет метаквалоном, но действительно похож на пончик. Гетч – на беременную монахиню. Тони – на гамбургер. Пара двойников Мадонны. Руперт – Кожаное Лицо из «Техасской резни бензопилой». Парочка первогодок-отморозков – Рэмбо. Я практически сразу же замечаю, что Лорен танцует посреди комнаты с Джастином Симмонсом – высоким бледным брюнетом с литературного отделения в черных солнечных очках, черных джинсах, черной футболке с черепом на спине. Она откинула назад голову, смеется, а обе руки Джастина лежат у нее на плечах.

* «Суеверие» (англ.).

Я издаю сдавленный стон, отхожу от окна.

Бегу обратно в Кэнфилд и швыряю тыкву Бертрана в стену рядом с ее дверью, а пастилу в шоколаде размазываю по всей двери. Срываю ручку, висящую тут же на пружине, и на листке бумаги пишу большими черными буквами: «Отъебись и сдохни». Кладу записку рядом с расколотой тыквой и раздавленной, подтаявшей пастилой в шоколаде. И медленно ухожу, спускаюсь по лестнице, на улицу, в ночь.

На полпути через лужайку перед общим корпусом, свирепо глядя на Уиндем, где вечеринка еще громче прежнего, будто они насмехаются надо мной, я останавливаюсь и решаю убрать с тыквы записку. Иду обратно в Кэнфилд, поднимаюсь по лестнице к ее двери, забираю записку. Дохожу до главной двери Кэнфилда и тут снова решаю оставить записку там, где была. Иду обратно по лестнице и опять кладу записку к тыкве. Пялюсь на записку. Отъебись и сдохни. Выхожу из Кэнфилда и возвращаюсь к себе в комнату.

Я лежу на кровати в темноте почти час, допиваю последний «Грольш» из бертрановской упаковки, слушаю «Funeral for a Friend»* и пытаюсь подыгрывать на гитаре, думая о Лорен. У меня появляется идея. Я подхожу к столу в темноте и беру тюбик бутафорской крови, купленный в городе. Присаживаюсь в кресло, пьяный, включаю настольную лампу и читаю инструкцию. Из-за того, что ножниц отрезать колпачок у меня нет, я его откусываю; жидкость на вкус совершенно пластиковая. Выплевываю ее, смываю вкус теплым «Гроль-шем». Затем выдавливаю какую-то часть тюбика себе на пальцы. Выглядит очень правдоподобно, и я поворачиваю запястье и выдавливаю на него жирную красную полоску, холодная жидкость медленно капает с запястья на стол. Выдавливаю еще одну полоску на другое запястье. За «Funeral for a Friend» следует «Love Lies Bleeding»**. Я поднимаю руки – с обеих стекает бутафорская кровь, подбираясь к подмышкам. Я откидываюсь на спину в кресле и выдавливаю еще крови на руки. Поднимаюсь, иду к шкафу и гляжусь в зеркало. Откидываю голову назад и выдавливаю жирную полоску на шею. Мне делается легче. Бутафорская кровь стекает по моей груди, оставляя пятна на рубашке. Провожу жирную полоску на лбу. Отодвигаюсь от зеркала и сажусь на пол рядом с одной из колонок, бутафорская кровь капает со лба, огибает нос, попадает на губы. Я прибавляю громкости.

Дверь медленно открывается, и сквозь музыку, через парашют я слышу голос Лорен: , – Я стучалась, Шон. Хэллоу?

* «Похороны друга» (англ.).

** «Любовь истекает кровью» (англ.).

Рука раздвигает прорезь в парашюте.

– Шон? – зовет она.- Я получила твою… записку. Ты прав. Нам надо поговорить.

Она проходит через парашют и смотрит на мою кровать, потом на меня. Я не двигаюсь. Она дышит неровно. Но я не могу сдерживаться и начинаю ржать. Гляжу на нее с улыбкой, пьяный, блестящий от бутафорской крови.

– Да ты ебанутый! – орет она.- Какой же ты больной! С тобой просто невозможно!

Но потом оборачивается, прежде чем пройти через парашют, и возвращается ко мне в комнату. Передумала. Она опускается передо мной на колени. Музыка идет на крещендо, когда она аккуратно вытирает мое лицо. Она меня целует.

Лорен

Вхожу в «Паб». Встаю рядом с сигаретным автоматом. Не работает. Из джукбокса орут Talking Heads. Шон у стойки, в полицейской куртке и черной футболке. С ним разговаривают приехавшие панки. Подхожу к нему и спрашиваю:

– Ты в порядке?

В итоге сажусь с ним за столик, уставившись на автомат для игры в пинбол – «Флеш-рояль», пока он ноет.

– Я чувствую, что моя жизнь буксует. Мне жутко одиноко,- говорит он.

– Хочешь «Беке»? – спрашиваю его.

– Да. Темный,- отвечает он.