– Ребята, сердце не бьется и пульса нет. Зрачки расширены.- Поднимаясь, врач тяжело крякнул и показал на Гарри: – Этот парень умер.
Никто не произнес ни слова. Я посмотрел на Раймонда, который уже не выглядел чересчур обеспокоенным, а в его взгляде читался ответ: «этот-шарлатан-с-катушек-съехал-уматываем-отсюда». Дональд по-прежнему пребывал в расстройстве, повернувшись к нам спиной. Медсестра, сидя за столом, без особого интереса наблюдала за нами.
– Не знаю, что сказать вам,- выговорил врач,- но приятель ваш умер. Проще говоря, больше не жить ему на этом свете.
Гарри приоткрыл глаза и спросил:
– Я же не умер?
Дональд завопил.
– Нет, умер,- произнес Раймонд.- Заткнись. Состояние Гарри не особо шокировало врача, тот
что-то пробормотал, присев на колени рядом с Гарри, и снова проверил его пульс.
– Уверяю, пульса нет. Этот парень мертв.
Он говорил это, хотя глаза Гарри были открыты и он моргал. Врач снова воспользовался своим стетоскопом.
– Ничего не слышу.
– Минуточку,- сказал я.- Э-э, послушайте-ка, доктор. Думаю, мы отвезем нашего друга домой, хорошо? – Я осторожно подошел к нему. Мне показалось, что мы находимся в больничной преисподней или где-то в том районе.- Вы, это самое, не возражаете?
– Я умер? – спросил Гарри, он стал заметно свежее и захохотал.
– Скажи ему, пусть заткнется! – завопил Дональд.
– Никаких сомнений, что приятель ваш умер,- пробормотал врач, немного смутившись.- Может, хотите, чтобы я провел кое-какие анализы?
– Нет! – сказали одновременно Дональд и я. Мы стояли и наблюдали за тем, как смеется якобы
мертвый первогодка Гарри. Мы ничего не сказали. И хотя доктор Фибес не переставал настаивать на том, чтобы провести кое-какие анализы на «трупе нашего друга», в конце концов мы отвезли первогодку домой, но на заднее сиденье Дональд рядом с ним не сел. Когда мы вернулись обратно в кампус, была почти половина девятого. Я все просрал.
Шон
Сегодня никаких дел, отправляюсь на мотоцикле в город, болтаюсь, покупаю пару кассет, потом возвращаюсь в Бут и смотрю «Планету обезьян» по видаку Гетча. Я люблю эту сцену, когда Чарлтон Хестон немеет от обезьяньей пули. Он сбегает и неистово носится вокруг Города Обезьян, и в тот момент, когда сеть смыкается у него над головой, гориллы ликующе отрывают его от земли, а он обретает голос и вопит:
– Уберите от меня свои вонючие лапы, чертовы грязные обезьяны!
Я всегда любил эту сцену. Она напоминает мне ночные кошмары, которые у меня были в младших классах, или вроде того. А затем, когда я собираюсь отправиться в душ, вижу, что Сифилитик (мерзопакостный выпускник 78-го или 79-го) стирает свое гребаное белье в моей душевой. Он даже не преподает здесь, просто навещает старого преподавателя. И мне приходится все дезинфицировать за этим уродом при помощи спрея «лизоль». Вечером после ужина у меня в ящике еще одна записка. В них ничего такого особенного-то и не бывает, так: «я тебя люблю» или «ты красивый» – такого плана. Я подумывал, что эти записочки подбрасывали мне в ящик Тони и Гетч, но слишком уж много их было, чтобы считать это шуткой. Кто-то серьезно мной заинтересовался, и мне определенно было весьма любопытно.
Потом, уже в Буте, после ужина смотрю телик в комнате Гетча, и там некий высокий хипан с замасленными волосами по имени Дэн, ставший типа образцовым студентом колледжа, который трахал Кэндис в прошлом семестре, разговаривает с Тони. Времени полдевятого, в комнате холод, меня знобит. Тони с этим чуваком заводят горячий спор о политике или вроде того. Это пугает. Тони совсем уже напился и теряет контроль над собой, потому что с его мнением не соглашаются, а Дэн, от которого несет, как от половика, не стиранного лет двадцать, не перестает ссылаться на левых писателей и называть полицию Нью-Йорка «нацистами». Я говорю, что меня однажды избили полицейские. Он улыбается и отвечает:
– А вот и пример как раз.
Я пошутил. Я странно себя чувствую, тело болит. Наблюдаю, как люди спорят о нацистах. Мне нравится. По субботам отстой.
Теперь я уже на вечеринке, и мне не найти Кэндис, так что тусуюсь рядом с бочкой, разговариваю с ди-джеем. Иду в уборную, но какой-то урод заблевал весь пол, и только я собираюсь уйти, как натыкаюсь на Пола Дентона, который шел по коридору, и я смутно припоминаю, что разговаривал с ним вчера вечером, я киваю ему, выходя из заблеванного туалета, но он подходит ко мне и говорит:
– Извини, что я не пришел.
– Да,- говорю,- жаль.
– Ты ждал? – спрашивает он меня.
– Ждал? Да,- говорю. Не все ли равно.- Я ждал.
– Господи, я очень сожалею,- говорит он.
– Слушай, все в порядке. На самом деле,- говорю я ему.
– За мной не заржавеет,- говорит он мне.
– О’кей. Ладно,- отвечаю я.- Мне надо отлить, о’кей?
– Да, естественно. Я подожду,- улыбается он.